«Человеку может надоесть все, кроме творчества...»

“Есть явное несоответствие между реальной продукцией Вяземского и тем образом Вяземского — блистательного и оригинальнейшего писателя, который существовал в сознании его друзей и, что важнее — в сознании врагов”, — пишет Лидия Гинзбург. Это противоречие решается при исследовании его писем, заметок и, в особенности, записных книжек — доказывает исследователь, утверждая, что именно в них существует тот камерный Вяземский, которому присущ подлинный блеск и своеобразие, теоретик и практик “промежуточной” литературы, высшим и полным выражением которой явилась “Старая записная книжка”.

Предмет исследования повлиял на исследователя. По признанию самой Лидии Гинзбург, именно ко времени изучения записных книжек Вяземского у нее появляется мысль начать самой “нечто вроде записной книжки”. Потом возникла потребность и в более пространных записях, которые можно отнести все к тому же “промежуточному” жанру. Потом настал черед “повествований” — выработанного Гинзбург жанра, в котором авторское “я” звучит приглушенно, спрятанное за довольно условным персонажем.

Лидия Гинзбург выразила себя в научных работах. Она крупный, состоявшийся ученый, филолог, историк литературы. Ее книги “О психологической прозе”, “О лирике”, “О литературном герое” — классика литературоведения. И все же рискну утверждать, что “блеск и своеобразие” Гинзбург в полной мере проявились в “промежуточных” жанрах, где она была не только теоретиком, но и практиком. Именно в них она выступает и как художник, и как психолог, стремящийся обнажить подспудные мотивы действий человека, и как своеобразный мыслитель.

Тем не менее масштаб личности Лидии Гинзбург, значение всего ею сделанного в литературе не были осознаны современниками.

Лишь в середине восьмидесятых, на границе собственного восьмидесятипятилетия, она становится одним из очень востребованных и, я бы даже сказала, модных журнальных авторов. Ее прозу наперебой печатают журналы, с ней добиваются интервью самые разные издания. Одна за другой выходят ее книги: “Литература в поисках реальности” (Л., “Советский писатель”, 1987), “Человек за письменным столом” (Л., “Советский писатель”, 1989) и, наконец, “Претворение опыта” (Рига, “Авотс”, 1991), которую она, правда, увидеть уже не успела: 17 июля 1990 года Лидии Яковлевны Гинзбург не стало.

Но даже и в эту пору ее проза воспринимается скорее как побочный творческий продукт известного ученого: заметки, записи, мемуары. А кто ж не пишет мемуары на склоне жизни?

Новаторский характер ее прозы осознается позже. Важной вехой на этом пути является, на мой взгляд, статья Андрея Зорина “Проза Л. Я. Гинзбург и гуманитарная мысль ХХ века” (“Новое литературное обозрение”, 2005, № 76), в которой предпринята успешная попытка пересмотреть место Лидии Гинзбург в истории русской культуры ХХ века. По мнению Зорина, Лидия Гинзбург значительно опередила свое время, создав “особую форму личностной, внеинституциональной науки и одновременно особую форму литературного высказывания”, что и делает ее “одним из самых свободных и самостоятельных русских мыслителей и писателей XX века”.

Подобная точка зрения начинает находить все больше сторонников. На нее работает и недавно вышедший сборник “Проходящие характеры”[1] — первое научное издание прозы Лидии Гинзбург.

Самый известный из текстов Лидии Гинзбург, “Записки блокадного человека”, пролежал в столе более сорока лет. Под первой публикацией (1984) стоит дата 1942 — 1962 — 1983. Лидия Яковлевна несколько раз перерабатывала текст, написанный еще в военное время, в том числе и по соображениям цензурного характера. В книге “Человек за письменным столом”, вышедшей в 1989 году, когда отпали многие ограничения, были напечатаны некоторые записи под общим названием “Вокруг „Записок блокадного человека””. Однако на том история публикации “Записок…” не закончилась: в книге “Претворение опыта” (Рига, “Авотс”, 1991) появляются еще несколько фрагментов, названных “второй частью” “Записок…”.

Понятно, что столь причудливая судьба печатного текста, подвергшегося неоднократной правке, в том числе и по цензурным соображениям, ставит перед исследователями задачу изучения его истории и возможной реконструкции.

“Нашей первоначальной целью было подготовить текстологически выверенное издание „Записок блокадного человека” и, по возможности, отыскать и ввести в оборот значимые фрагменты текста, не вошедшие в окончательную редакцию”, — пишут в предисловии, скромно озаглавленном “От составителей”, Эмили Ван Баскирк и Андрей Зорин, работу которых над томом прозы Лидии Гинзбург я бы назвала филологическим подвигом.