Человеку нужен лебедь

Здесь, в глухих-глухих местах, куда не отчаиваются забираться даже опытнейшие местные охотники, выцеливает фотоаппаратом или кинокамерой натуралист стаи редчайших и красивейших птиц — красных фламинго.

НА МОРСКИХ ОСТРОВАХ

Ивана Степановича Филиппова у нас каждый мальчонка знает.

Да и как не знать? В наших степях и приморских зарослях зверья много: волки, лисицы, еноты, зайцы. Да что зайцы? Дикие вепри стадами бродят по камышовым крепям. Птицы на взморье — чудо сколько. Легче сказать, кого здесь нет, чем перечислить хотя бы все виды одних только уток. Много у нас и любителей побродить с ружьем, немало в колхозах промысловиков, а нет охотника лучше Ивана Степановича.

Был когда-то Филиппов знатным кочегаром на Каспии, теперь на пенсии, но от конторы «Заготживсырье» план на добычу пушнины имеет. Смелости ему не занимать. Однажды раненый кабан бросился на него, он дождался, пока зверь отвел голову, чтобы ударить клыком, подставил шею под пулю, тогда только и выстрелил. Вепрь свалился ему под ноги, а были они один на один. Охотничьи угодья как он знает! Иной охотник договорится с рыболовецким кооперативом о приеме дичи, выедет на взморье, неделю просидит в засидках и еле-еле себе «на котел» чапуру раздобудет. А за это же время Филиппов нагрузит бударку дичью, подвалит к леднику столовой и полдня таскает кряковых, казарок и гусей. Цаплю, по-нашему, прикаспийскому, чапуру, Филиппов не добывает.

— Разве это дичь? Недоразумение какое-то, а не птица! — так о ней говорит Иван Степанович. — Шея полметра, ноги еще длиннее. Несуразица, да и только. Поднимается, вроде три сажени мяса взлетает, а на поверку меньше кряковой.

Сказать, что Филиппов из себя видный, представительный, — нельзя. Роста небольшого, в плечах не узкий и не широкий, сутуловатый и кривоногий, вроде от этого и приволакивает ноги при ходьбе. На лобастой голове виски сединой подернуло, будто снегом припорошило их, а черные кустистые брови козырьком над глазами, прикрывают, прячут хитринку в серых добрых глазах. Но самое примечательное у него — усы! Длинные, густые, без единой седой волосинки, цвета спелой пшеницы. Хорошее настроение у старика — усы книзу висят, как у заправского запорожца; рассердится Иван Степанович — усы встопорщатся, как щетина на загривке разгневанного вепря. В ходьбе он не знает устали: шестьдесят километров с охотничьим снаряжением отшагает — и хоть бы что; в камышовых крепях ориентируется лучше, чем на собственном подворье, где кабан пройдет — там и он проберется. С парусом управляется как каспийский рыбак. Охотничье снаряжение у него такое, какого ни у кого нет, все по сезону, все по погоде, все по местности. Вот и промышляет он помногу, зимой — зайцев и лис, весной — отыскивает волчьи логова, ранней осенью — пролетных.

А в октябре, когда на Каспии дичи видимо-невидимо, старик снаряжает лодку и надолго исчезает из поселка. В такое время он разборчив на охотничьего спутника, с кем попало не поедет.

Долго я ходил около него, и так и эдак захаживался, чтобы поехать с ним. Не знаю причин, но одной осенью вдруг передал он мне через внука, чтобы собирался я с ним на Морские острова. Мне что готовиться? Отпуск оговорен заранее, всегда в это время беру. Взять ружье, патроны, хлеба дней на семь — вот и все сборы. Прихожу к Филиппову. Посреди двора стоит маленькая легонькая арбичка на двух колесах, гляжу, а на ней — чего только нет! Само собой разумеется: мачта, реек, парус, два шеста, бечева для лямки, якорь трехлапый — все это в море нужно. Но на арбе и примус, и жарник — в нем прямо на лодке можно развести костерок, сварить чего-нибудь или чайку скипятить, чугунный котелок, фонарь «летучая мышь»; во вместительном мешочке крупная соль, говорят, она солонее мелкой; в ведерке помидоры, картошка; одежин порядочно, а поверх них накатом полосатые и белые арбузы — быковские и чапурниковская мурашка. А двери камышовой землянки — так у нас избы с плоскими крышами называют, а если крыша на стропилах и потолок имеется — то камышанками, — все хлоп да хлоп: старуха выносила что-то в сумочках и банках, и все это тоже на арбичку.

Замечательная у Ивана Степановича старушка. Худенькая, шустрая и все хлопочет, всегда делом занята. Домашнее хозяйство ведет, патроны заряжать помогает, за сеном ездит, может так возок свершить — куда там нынешним молодым мужикам; косит камыш хоть косой, хоть ураком — это кусок косы на короткой ручке. Зимой капканы на зверя ставит. Зайца или лису обелует, снимет шкуру, как заправский охотник. Хороший помощник она Филиппову.

— Кажется, все положили, мать, — наконец-то сказал Иван Степанович, принимая из рук хозяйки компас и ружье.