Человеку нужен лебедь

И я понял, что вернется с этой охоты Филиппов и сообщит в управление «Волготанкера» о сорванном штормом плавучем маяке, который застрял на наших меляках. В большую моряну придет сюда мощный буксир и уволокет бакан к Главному морскому рейду, установят там его на якорях, и он снова будет служить людям, показывать им безопасный путь.

Морские острова завиделись вдали, когда солнце уже коснулось верхушек камышовых крепей. Иван Степанович засек по компасу путь к островам и до полуночи правил только по нему.

…Утром мы затемно покинули лодку. Ветер, как всегда к заре, притих. Шурша крыльями, вверху пролетали кряковые, где-то в глубине острова бухала выпь, на косе гоготали гуси, звенели казарки, вскрикивали чайки, иногда слышались гулкие голоса лебедей. Выбрав густой куст осоки, я оборудовал его под скрадок и стал ожидать рассвета.

Почти рассвело, когда недалеко от меня в тень от береговых зарослей на воду с шумом плюхнулась большая птица. По довольному покрякиванию я узнал селезня-крякаша. Шумно повозившись на одном месте, он выплыл на уже освещенную зарей воду. Поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, селезень спокойно подплыл почти вплотную к моей засидке. Я невольно залюбовался им.

Продолговатая голова селезня и половина шеи были блестяще-зелеными, словно покрыты косынкой из зеленой парчи, а за краем этой косынки вокруг шеи повязан ровный беленький шарфик ослепительной чистоты. Ниже белоснежного шарфика грудь щеголя покрывала коричневая манишка, на ней каждое перышко заканчивалось маленькой белой полоской, и они взблескивали на груди, словно серебряные искры. На красавце была белая рубашка, но с маленькими, как песчинки чернозема, темными пятнышками, и от этого она казалась не белой, а пепельно-серой. Из-за темно-зеленого кончика хвоста выступили снежно-белые перья, и сверху над ними кудри завились буйными кольцами: одно, второе, третье…

Щедро наделила его природа красотой, и он, будто зная, что я любуюсь им, поворачивался около меня то одним, то другим боком, красовался грудью, изгибал шею, приподнимал крылья. Вдруг он застыл на месте. Я увидел нижние веки, словно нарисованные белилами, — они ярко выделялись на зеленой окраске головы, а в его черных глазах полыхнул испуг. Не сводя с меня взгляда, селезень вытянул шею, раскинул крылья с белыми пахами, взмыл вверх и сперва тревожно, а потом радостно закрякал на всю округу…

Мне стало даже как-то неловко оттого, что он испугался, странно, но я не собирался стрелять в него, мысли у меня такой не было, а почему ее не было — не знаю.

Выстрелы Филиппова на дальней косе острова раскатились по морю, потолкались по зарослям перекатистыми волнами эха, спугнули с кормежных мест птиц, и они начали перелетать с места на место. Утки натягивали на мой скрадок часто, удобно для выстрела — и я принялся охотиться.

Когда солнце начало припекать и птицы уселись по мелякам на отдых, я увязал добычу и отправился к Ивану Степановичу. Он, довольный утрянкой, улыбался. Многозначительно теранув рукой висящие книзу усы, заговорил:

— Все утро посматриваю на тот остров, раз пять из-за этого промазал. Не поехать ли нам туда, как ты на это смотришь?

«Советуется», — усмехнулся я. Будешь усмехаться, если знаешь, что от твоего ответа ничего не зависит. Я промолчал.

— Дай-ка бинокль, — попросил он. — Так я и думал. На-ка ты взгляни, у тебя глаза помоложе. Да не туда смотришь, на том острове гуси, но их пока взять нельзя — воды много наперла моряна. Смотри вот сюда, — он показал рукой.

Я не разглядел острова — птичьи стаи сплошной тучей закрывали его. Мне доводилось видеть огромное скопление птиц, особенно в начале тридцатых годов на острове Сылбурта, но столько — не видел!

— Одиночки летают? — небрежно уточнил Филиппов.

— Очень много и одиночек! — восхитился я.

— Ясно, едем!

Я удивленно посмотрел на него. Около острова, куда он собирался забраться, на многие километры стелились такие меляки, что если на них обсохнешь, не успеешь уйти от норд-веста, то придется ждать не одну неделю, чтобы выбраться оттуда. Я напомнил об этом Филиппову. Он так взглянул в ответ, что я пожалел о своем напоминании.

— Вот поэтому туда и не ездят «охотнички», — буркнул он и добавил: — На охоте быть, не разиня рот ходить.

Быстро выпотрошив и прибрав в носовой отсек утреннюю добычу, мы вздернули на мачту парус и побежали к новому острову. Вскоре за кормой стал оставаться мутный след — это наше движение взбаламучивало на близком дне легкий ил и мелкие водоросли. Потом руль при каждом сходе лодки с волны застучал о дно. Иван Степанович снял его и принялся править шестом. Остров быстро приближался, уже простым глазом было видно, как много около него птиц. На необозримых отмелях и длинных косах расположились тысячи уток, гусей, казарок — они почти все подняли головы и настороженно наблюдали за нашей лодкой.