Человеку нужен лебедь

Солнце начинало пригревать. Стаи маленьких чаек, с рассвета непрерывно тянувшиеся с Каспия, поредели. С линявшего на глазах поднебесья убирались к прибрежным зарослям коршуны; над степью перемежались орланы-белохвосты, иные уже залегли перед норами сусликов выжидать добычу. В кустах стихли голоса камышовок. Синие росы таяли на травах, а легкое марево поднималось над равнинами, скрывая дальние горизонты. Все вокруг готовилось замереть перед жарким полднем. Борис приподнял бинокль и принялся осматривать типчаковую низину. Неожиданно вблизи что-то блеснуло. Он вгляделся и, еще не веря себе, пошел к блестящим кружкам. Подойдя, радостно и испуганно удивился. Обрадовало, что волчица несла не волчонка, а сазана, это его крупная чешуя блестела под солнцем рядом с когтистым следом; испугался — она тащила рыбу не к роще, где, по его догадкам, должно было находиться логово. Трое суток поисков — и все надо начинать сначала.

Ничего больше не обнаружив, Борис побрел к мотоциклу. Неодолимо захотелось спать. Упасть и уснуть. Стараясь осилить охватывающее его безразличие к поиску, попытался разгадать: почему волчица с добычей шла к взморью? Вчера ночные следы привели к тамарисковой роще, а сегодня уходили от нее.

Солнце уже припекало, скоро исчезнет роса — надо торопиться. Но спешка всегда приводила к неудачам. Три года назад опытный волчатник Мильшин обрезал свежий след почти у самого логова и, забыв обо всем, кинулся брать волчат. В небольшом овраге оказалось с десяток нор, и Мильшину все они показались жилыми. До вечера он перебегал от одной к другой, начинал и бросал рыть. Ночью, как при поспешном отступлении забытый часовой около склада боеприпасов, бессменно проходил по оврагу, боясь, чтобы волчица не перенесла выводок. И еще целый день рыл и бегал. На другую ночь бессильно прилег на минутку. До сих пор клянется, что проспал всего полчаса, а проснулся — услышал визг в полураскопанной норе, кинулся туда и взял… одного волчонка. Остальных забрал шофер, случайно увидавший волчицу недалеко от шумной дороги. Он не поленился хорошо осмотреть два негустых куста и в мелком лисьем отнорке нашел шесть волчат. На рассвете, когда пала роса, Мильшин по следам волчицы пришел к дороге, но «его волчата» были уже в мешке у шофера.

Бочаров неожиданно подумал, что надо взять след волчицы от ильменя, где она могла добыть обсохшего сазана. От такого простого и разумного решения стало даже неудобно: мог же раньше догадаться, да такому учил и Богдан Савельич.

С трудом отыскал полузабытую дорогу. Остерегаясь хлестких стеблей камыша, миновал сухостойную крепь, проросшую лохматым молодняком. Вскоре в колдобинах и кабаньих рытвинах показалась вода, в зарослях камыша — островки чакана. К дороге потянулись тропы: большие — кабаньи, малые — енотов. На песчаной поляне Борис остановился. Обошел ее. Кроме спокойных строчек следов енотов и камышового кота, ничего не было. За поляной начинались заросли чакана, колея дороги — под водой.

Подминая колесами чакан на обочине дороги, Борис поехал на взморье. Чаканные заросли постепенно поредели, разбрелись по берегу большими и малыми кулигами вперемежку с островками куги. Сбоку нанесло запах тухлой рыбы. Борис повернул туда, слыша карканье ворон и стрекотанье сорок. Поплутав между кулиг, выбрался к протоку.

С узкого песчаного берега с сердитым криком шарахнулось воронье. Покружившись в стороне, расселось на крупном каржатнике[1]. Сороки, раскачиваясь, умостились на чакане. На песке валялись останки сазанов с выклеванными глазами и обглоданными ребрами. Весь берег был исчеркан крестами-лапами птиц, усеян крупной блестящей чешуей. Вода в протоке чернела от взбаламученного ила, над нею ежесекундно появлялись белогубые рты сазанчиков, жадно хватающие воздух. Борис оглядел бочажину: ловить сазанов приходили кабаны, еноты, осторожный камышовый кот, цапли и большие выпи. Волков не было.

Нетерпеливые сороки, не дождавшись, пока уйдет человек, поднялись и полетели в глубь зарослей. За ними потянулись вороны. По кабаньей тропе Борис пошел по направлению их полета.

Широкая ямина была забита крупными сазанами. Обнаженные мелководьем лобастые головы и широкие спины рыбин угольно чернели под беспощадным солнцем. Сазаны бессильно шевелили плавниками и судорожно приоткрывали зевластые рты. Иные, уже снулые, не могли перевернуться на бок: надо было всплыть, а они — живые и мертвые — стояли впритык друг к другу.

В зарослях, на песке и сухом илистом дне виднелись кучи рыбьих костей: отбеленные солнцем — давнишние; желтые — обглоданные утром.