Человеку нужен лебедь

Борис подходил к острову, когда они, сгибаясь под тяжелыми мешками с икрой и белужатиной, пошли к машине. Шли не напрямик, а брели полудугой к Вербному, выбирая отмели повыше, пожестче. На стане Бочаров пообедал и занялся сборами к отъезду. Заслышав шаги на тропе, приподнялся.

Увидел Бушменова, присел на лавке. Положил рядом ружье, закурил. Бушменов окинул взглядом стан и лодку, заглянул в ее носовой отсек. Шевеля тонкими мокрыми губами, молча пересчитал малосольных сазанов, предложил:

— Брось, Борис, серчать. Поцапались — и квиты. Белужатина осталась, забери. Мильшин твою долю икры дома отдаст. До охоты еще далеко, а у тебя семейка слава богу. Зарплата — все знают, егерская. — Бушменов улыбнулся: — По рукам?

— Нет.

— Не хочешь? — Бушменов приподнял лысеющие брови. Подошел к котлу, внюхался, заглянул под крышку. — Так я и знал, осетринка! Наверное, и на балычок засолил. А, что? Можно… Договорились?

Борис качнул головой.

— Что ж, Бочаров, тогда составим акт. За сазанов не хотел, может и обсохшие. А осетров что-то я не видел снулых. Ружьишком промышлял, — Бушменов быстро заполнил акт. Шагнул к снопам чакана на ямке. Отодвинул их, увидел свинину, обрадованно присвистнул: — Егерь называется! А шкурочка, наверное, во второй ямке?

— Две. Одна волчья. Волк затравил кабана, как ты белугу.

— Сказочки, егерь, рассказываешь! — издеваясь, укорил Бушменов. — Я тебя припру к стенке, будешь знать, с кем связывался. — Он повернулся к тропе, увидел мешок с сетками, засмеялся: — Совсем хорошо — ты и сеточками вооружен. Скажешь, птиц кольцевать? Теперь я тебя окольцую и флажками, как волка, обложу. Ну ты, чистюля, подписывай акт, — он ткнул исписанные бланки почти в лицо Бочарова и тут же отвел их за спину. Неожиданно его оттопыренные большие уши налились кровью, в глазах исчез постоянный затаенный испуг. В голосе появилась злая хрипотца. — Последний раз предлагаю, Бочаров. Я их, — зажал в руке акты, сделал вид, что разрывает, — а ты… молчишь. Баш на баш! Я выкручусь. Слыхал, «мы у браконьеров отбили белужатину». Приеду, сдам, черт с тобой! Но чист. Тебя дождусь и моторкой притащу к милиции с сазанами и кабаном. Штрафану на полную катушку и за осетра. Полгода без зарплаты ходить будешь. Не забудь, что сегодня ты раздавал рыбу. Ты — хозяин, имеешь право? За это, если умно взяться, тюряги схватишь. Может, одумаешься, а? Может, квиты, горячая твоя башка? Ты не видел белуги, я не видел кабана, осетра и сеток…

— Нет, я все видел, — усмехнулся Бочаров. — Сделки не выйдет.

— Засужу! — угрожающе крикнул Бушменов.

— Посмотрим, кто кого. Пусть приходят следователи, пусть изучают шкуры кабана и волка, не боюсь! — Бочаров широко развел руками, как бы говоря: на, вот он я, весь открытый до конца. — Но и тебя тоже пусть пощупают до каждого рубчика, Я заставлю, чтоб о тебе, о таких, как ты, в самой Москве заговорили! Чтоб вам, сволочам браконьерам, такую статью в судебном кодексе придумали… Такую…

— Сам башку потеряешь без суда и следствия! Иногда случается в наших краях…

— Такую статью, чтобы у вас руки отсохли, прежде чем ружье смогут поднять! — закончил свою мысль Бочаров. — Я все сделаю, чтоб сюда… народ, сам народ приходил. Пусть люди берут снулую рыбу, а живую спасают.

— Как же, жди, так я сюда кого попало и пустил.

— Пустишь, пустишь, подлец! Народ — хозяин, а не ты. Тебе одному, конечно, вольготнее. Грабь, убивай в свое удовольствие! Покрывай таких, как сам, а честных — штрафуй, шельмуй! Попомни меня, здесь будут хозяйничать люди! Придут сотни добровольных команд. А если подлец среди них заведется, не скроется!

— Такие, как ты, у нас долго не выживают, — угрюмо напомнил Бушменов.

— А я выживу. И еще всех вас, подлецов, переживу!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Выслушайте рассказ каспийского охотника о начале осеннего пролета — и вы приобретете настоящего друга. На открытие охоты он, может быть, вас и не возьмет: очень долго, трепетно ждал этого дня, а вы вдруг помешаете. Но зато на второй выезд проситесь уверенно. И не пожалеете. Добр и предупредителен будет ваш спутник, простит вам все промахи. Даже если хвалились меткостью, а оказались мазилы, простит и подучит. «Поклонишься вороне» — не высмеет, подскажет, что взмах у вороны грубый, а у кряковой частый, но плавный. Можете и по далеким гусям сдуплетить. Что ж, понятно, впервые гусь, — он великан по сравнению с куропаткой. Летит вне выстрела, а кажется, что рядом машет большими крыльями. Многое простит охотник, если разделите его мечты о грядущем первом дне охоты.