К нему готовятся терпеливо и долго. Не сразу после весеннего пролета, нет. Две-три недели бушуют рассказы о перелете, о ветрах, о море; гремят в охотничьих рассказах отчаянно меткие выстрелы и дуплеты. Как за это винить охотника? Он — человек, и ему не чуждо забывать огорчения, а помнить лишь светлые минуты. И разве это не лихо, когда утки, а то и гуси «задавят», а после дуплета упадут лишь два пустых патрона в сумку? Нет, ежели помнить все неудачи и промахи, истреплют они душу, надорвут сердце. Спасибо умнице природе, что она, сотворив человека, подарила ему умение забывать неприятное.
Отгремят вторично точные дуплеты в рассказах, и весенняя охота покажется сплошным праздником: красивыми зорями, легким в походах. Тогда-то и начинаются сборы к августовскому дню. Застучат молоточки, покатятся в коробки круглые картонные и войлочные пыжи. На солнцепеке выстроятся золотые гильзы — прожариваться, сушиться. Высохнут, и каждая пройдет через руки — надо запальные дырочки шильцем прочистить: при грязных патронах жди осечки, а это великое горе. Куда еще ни шло, если осечка, когда выцелишь чирка, а ежели гуся? Много еще гусей на Каспии, но они сторожкие, редко натянут на выстрел. Сейчас их берут лишь с подсадными да с подкриком, подзывом. Мало кто наловчился подзывать гусей, а многие уже требуют подсадных и подкрик запретить. Верно, надо запретить. В полете гуся от гусыни не отличишь: даже весной, когда у остальных птиц самка от самца за версту разнится. Уток охраняем, заботимся о потомстве, а как гусынь сохранить? А пора! Гусиных станиц намного меньше, чем десяток лет назад. Старик Богдан Савельич утверждает — в сотни раз уменьшилось…
Рубка пыжей и чистка патронов идет неторопко: охота далеко, а приготовления, скажу вам, вызывают охотничьи ощущения. Сейчас сборы легкие, без огорчений. Дроби в магазинах — сколько хочешь, а раньше ее сами лили — труд не каждому по разумению. У иного не дробь, а одни свистушки выходили, не круглая, а вся с хвостиками — вот и свистела при выстреле. Свинец доставали бог весть где и черт знает как. В Грозном, даже в Баку. У спекулянтов — ворованный и втридорога. А появилась в вольницу дробь — самые жадные не льют: тяжко, невыгодно; спекулянты перевелись — магазины их торг прихлопнули.
Когда все припасы в порядке, берутся за лодки. Вытаскивают их на берег, ставят заплаты, конопатят. Веселый перестук у протока. Вот где можно наслушаться охотничьих былей. И как маленькая течь подвела под большую беду, и как руль вырвало на полном ходу и опрокинулись, как мачту переломило — трещина была. Отремонтируют каюки и бударки — закурятся костры под котлами и запахнут сосной вороненные смолою приморские посудины. Сохнут, а хозяева снова в заботах: ладят паруса, шкоты проверяют, чинят. Владельцы моторок раздобывают запасные части и горючее.
В конце июля у председателя охотобщества Вакаренко, у Богдана Савельича и егеря Бориса Бочарова народу — не протолпишься. «Когда распрет? Где скопилась, где прикормилась дичь? Какой прогноз погоды на распретное воскресенье: моряну ждать или «рваную шапку»?
Остается неделя до распрета, смотришь, побежала на взморье моторка. Не надо останавливать охотников, они без ружей. Вернутся, и пойдет от них: на островах, мол, дичь прикормилась, за Нижней косой в заманухе гусек срывается, перелетает. И все летние решения — кувырком. С трудом сколоченные бригады врассыпную: один тянет на острова, другой — в замануху. Споры, аж дым коромыслом. Еще и в субботу увидишь: перетаскивают пожитки с каюка на бударку или на моторку — не договорились.
По неписаным охотничьим законам в субботу можно выходить на вечерянку. Ее полностью до заката солнца отстоять, но добыть только одну-единственную птицу. Одну, даже если на тебя тысячи налетали.
…Друзья после первой вечерянки вернулись на лодку умиротворенные, наконец-то дождались великого отдыха, возбужденные — все с добрым полем, и дичи много — завтра жди хорошей охоты.
Шиклунов принялся колдовать над охотничьим супком. Не каждый может приготовить его, как Александр Иванович. Все у него по-особому: и разделка тушки, и присолка, и приправа. В компании он шумоват, любит посмеяться — громко, закатисто, выдумщик забавных проделок. Но такой он дома, а на охоте — любитель задумчивых разговоров, да все о жизни, о судьбе, о призвании. Красив был Саша Шиклунов в молодости, сейчас морщинист. Не сед, а весь рыже-сивый, а когда-то был чуб как вороново крыло. Готовит супок, а сам нет-нет да и взглянет на Вакаренко, своего одногодка — всегда довольного собой человека. А чем довольствуется? Приехал сюда парнишкой, начальником только что открывшегося метеорологического поста. Так до сих пор им и заведует, а его друзья крупнейшие службы ведут. А твои, Шиклунов? Директора заводов, начальники совнархозов. Один даже в министрах ходит…
— Александр Иванович, не пора ли снимать супишко? — Вакаренко довольно потер руки. — Горячо — сыро не бывает. Пойдет, когда по махонькой трахнем.