Человеку нужен лебедь

…Хирург Андрейчев обеспокоенно выпрямился в засидке. Приложил руку козырьком, вгляделся в даль. Борис посмотрел туда же и увидел лебедей. Белыми парусами сказочных кораблей выплывали они. Шиклунов, наглухо затаиваясь в скрадке, крикнул:

— Садись!

Стая белых птиц летела безмятежно, крылья то поднимались вверх, то опускались вниз у всех одновременно. Нарастали звуки флейт, потом стали слышны подшептывания подкрылков. Дотянув до малых островков чакана у кромки воды, лебеди, медленно разворачиваясь, накрыли засидку Вакаренко. Тот неожиданно приподнялся. Птицы набатно закричали. Заторопились подняться, сломав ровные интервалы, сбились в кучу и замахали вразнобой тяжелыми крыльями. Звуки все смешались. Уходя от опасности, лебеди подались к зарослям. Проплыли над скрадком Шиклунова. Охотник не шевелился, и стая, успокаиваясь, начала выравнивать строй. Над Андрейчевым они прошли с одновременными махами и могучей песней лебединых крыл. Когда лебеди появились над Борисом, ему показалось, что потоки воздуха закачали в его засидке листья чакана. Любуясь лебедями и радуясь безопасному полету их, Борис улыбался: старания Богдана Савельича не пропадают даром — охотники даже в распрет перестают бить лебедей. На них не поднимал ружья когда-то и отец, а однажды затяжной весной натаскал полное подворье ослабевших от голода птиц и кормил их, пока они не поднялись на крыло.

И вдруг послышался голос Андрейчева:

— Стой! Сто-ой!

Бочаров приподнялся. Увидел под низкой стаей незнакомого охотника с дымящимся ружьем навскидку. Первый лебедь, самый большой и самый белый, крикнул, осел на звук только сейчас долетевшего до Бориса выстрела и замедлил полет. Стая, кучей облетая раненого, отваливала к камышам. Ее гулкие крики катились по взморью. Раненый, тяжело поднимая и опуская крылья, медленно развернулся и, с каждым взмахом набирая высоту, полетел вперед. Он летел молча. Без единого звука, словно не желая ни стоном, ни криком выдать своей слабости, а медленные крылья тоже молчали.

Вдалеке от раненого, будто прощаясь с ним, пристанывала стая.

Лебедь, поднимаясь ввысь, уходил в море. Вдали от берега, когда уже стало казаться, что лебедь оправился от раны, он вдруг не поднял крыл и белой глыбой понесся вниз. Там, где он упал, море взметнуло вверх черный фонтан воды.

Борис, прижав ружье к груди, долго смотрел в ту сторону, где упал убитый лебедь. Обветренные губы его что-то беззвучно шептали. Почувствовав чью-то руку на плече, вышел из забытья, повернулся. Перед ним стоял подавленный Андрейчев.

— Надо узнать, кто стрелял, — сказал он, враждебно вглядываясь в охотника, который все еще маячил во весь рост.

— Зачем? — отрешенно спросил Борис. — Сам знаешь. Закон пока еще разрешает бить лебедей.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дула свежая моряна, и небольшая бударка под косым парусом шла ходко. В среднем отсеке полулежал Богдан Савельич. Небольшой, ладный, седой. Поглядывая на далекий берег, определял по черным кулигам камыша-каржатника или по очертаниям заливов место, мимо которого проходили. Коротко советовал Борису, сидевшему за рулем, повернуть мористее или прижаться к берегу. Из поселка выехали затемно, и уже солнце свалилось с полудня, а до присмотренной стариком охоты на кабана было еще далеко. В таких долгих поездках Богдан Савельич обычно любил обсудить последние мировые события, о которых особенно настойчиво сообщало радио. Дотошно доискивался первопричин свершаемого, не скрывая своего недовольства, что ему неизвестны те истоки, по которым он сам по-своему мог бы оценить деяния людей. Сегодня старик всю дорогу с грустью вспоминал прошлое. Он знал, что все им рассказываемое уже не новинка для Бориса. Но Богдану Савельичу хотелось, чтобы пережитое и передуманное им за долгие годы Борис запомнил бы и сохранил в своей памяти, а может быть, и передал бы своим детям.

Старик был одинок. Братья погибли в германскую, сестры вымерли в голодный год, а сыновья пропали без вести в начале Отечественной войны. Старуха ждала сынов, для матери сыновья не пропадают без вести, и не дождалась. Умирала она, когда начинались усиленные поиски неизвестных героев, и последними словами старой матери была просьба отыскать Ваню и Максима. Дескать, они живые и теперь-то подадут о себе весть. Богдан Савельич знал, что такое война, но не разубеждал старуху, чтобы только поддерживать ее силы. После смерти жены, оставшись один, поверил в невозвратность сынов. С тоской смотрел на детишек: его внуки никогда не переступят порог камышанки, не набедокурят в чужом саду, не спросят: был ли дедушка Богдан молодым? Мальцам не верится, что старики когда-то были маленькими.