Чем заканчиваются все дороги? (СИ)

На третий день этого содома, улучив момент, Алиса безо всяких церемоний напустилась на Иорвета, разбранившись с ним уже безо всякого страха и стеснения. Она сказала, что все они жрут, как за себя кидают, что на свои деньги она их если бы и была намерена кормить – так никаких денег же не напасешься! Что у нее тут не скатерть-самобранка, и вообще, пусть что хочет, то и делает… Утром следующего дня Киаран, доброжелательный и улыбчивый, как обычно, приволок заднюю четвертину свиной туши, с которой все еще капала кровь, оставляя на Алисином полу алые разводы, а также мешок капусты, полмешка моркови, лука и какой-то крупы, по виду похожей на пшенку. При виде всего этого Алисе по-настоящему поплохело.

- Что я стану делать с вашей тушей? – вопрошала она. – Я архитектор, а не мясник! И потом, даже если я каким-то раком все же ее разделаю - Иорвет, ты видел холодильник? Как я ее, по твоему, туда запихну? Она ж протухнет к чертям собачьим!.. Что вы мне тут устроили, боже мой!

- Тихо, beanna, - Иорвет посмотрел на нее, скорчив хмурую мину, но Алиса вдруг заметила в его зеленом глазу искорку едва ли не одобрения. – Сейчас все сделаем.

Он что-то негромко, отрывисто приказал Киарану на Старшей речи…

…ванную, напоминавшую декорацию к фильму ужасов про расчлененку, Алиса отмывала весь вечер. Ругалась она при этом, на чем свет стоял. Каким образом Киарану удалось не расколотить кафельную плитку, разрубая тушу на деревянном пне, поставленном на попа на пол - об этом Алиса предпочла не думать. Разделанное мясо лежало здесь же, в большом эмалированном тазу. Именно этим мясом Алиса витиевато желала скоя’таэлям подавиться, и именно этим тазом прихлопнуться… И, дотирая пол по последнему разу, вдруг почувствовала, что кто-то стоит сзади и смотрит на нее.

Алиса поднялась, откидывая со лба волосы. И увидела Иорвета.

Он стоял, облокотившись плечом о дверной косяк, вертя в руках погасшую трубку, и смотрел на нее в упор исподлобья. Алиса выпрямилась. В какую-то минуту ей очень захотелось швырнуть в него тряпкой. Так захотелось, что аж руки зачесались. Но она плюхнула тряпку в ведро и просто стояла перед ним, не зная, что и сказать.

А Иорвет шагнул к ней и… притянул к себе и обнял. И это было так неожиданно, после всех этих дней, когда он не был никем иным, кроме как командиром скоя’таэлей, когда он не смотрел на нее и, казалось, даже не слышал.

- Тебе надо отдохнуть, beanna, - сказал он тихим, ровным голосом прямо ей на ухо. – Мне тоже…

Войдя в гостиную, Алиса обомлела. Все бумаги были сложены единой стопкой и сдвинуты в сторону. Мусор прибран. Кажется, даже пол подметен – насколько это было возможно… И – никого! Ни единой души, кроме них двоих. Тишина, висящая в доме, даже показалась Алисе какой-то непривычной.

На столе стоял небольшой, но и не маленький бочонок, деревянный, заткнутый пробкой, а еще – большая тарелка, а на ней – сыр трех разных видов и прочая снедь. Не говоря ни слова, Иорвет сел на стол, откупорил бочонок и разлил по Алисиным чайным кружкам пиво, пенистое и ароматное.

Алиса устало опустилась на диван. Придвинула к себе кружку. Попробовала… Пиво было крепким, куда крепче, чем то, к которому привыкла она. Сыр – пахучим, молодым, не с таким ярким вкусом, как земные, но вполне съедобным.

Какое-то время они просто сидели за столом, молча пили пиво, курили - совсем как тогда, в самый первый день. Странно было думать, что с тех прошли не годы и даже не месяцы. Прошло лишь чуть больше недели, но Алисе уже временами казалось, что другой жизни просто нет и никогда не было.

Иорвет, осунувшийся и какой-то потемневший, смотрел сквозь Алису, будто вел с кем-то невидимым неслышный разговор - о чем-то, что, как Алисе сразу показалось, касается ее самой гораздо больше, чем все остальное, произошедшее между ними в этой самой квартире.

Алисе стало не по себе. Молчание не успокаивало; оно давило, оно нависало; в него хотелось кинуться всем телом, очертя голову, разбить - и будь что будет.

- Ну, как ты? - вдруг спросил эльф, тоном неожиданно спокойным и даже чуть ли не участливым. Но Алиса иллюзий не строила; она знала, как ненадолго этот разговор «без масок». Только почему-то не чувствовала больше ни обиды, ни возмущения - ничего, кроме усталости и странного, такого невозможного чувства, что грядет что-то очень важное. Что прямо сейчас что-то решается. И касается это что-то ее лично, и ей уже не уйти, не выскочить. Оно, это неведомое, неотвратимое нечто, уже держит ее, Алисину, жизнь у себя на коленях, пристально разглядывая…

Она усмехнулась. Дернула плечом. Нервно гоняя по гладкому столу пепельницу, сказала: