Чем заканчиваются все дороги? (СИ)

…лежа рядом с сонно сопящим Лэссером, она спрашивала себя – правильно ли поступила, в очередной раз так и не рассказав ему, кто она и откуда. Ведь в сущности, он совсем ничего о ней не знал. Только спустя год после их знакомства она рассказала ему – просто для того, чтобы дать хоть что-то в ответ на его вопросы, - рассказала, откуда у нее взялись средства на покупку корчмы. Обрисовала в общих чертах - про ограбление; очень подробно - про бегство из Новиграда, про то, как познакомилась с Айлем… Но всего этого, разумеется, было для него недостаточно. И, конечно, Лэссер вновь и вновь исподволь расспрашивал ее, кто она и откуда, и как получилось, что она знакома с Иорветом, и тот знает об ее, так сказать, «особенности». И, конечно, она уходила от ответов, отшучивалась, придумывала на ходу какие-то туманные россказни, а подчас даже грубо заявляла, что не станет об этом говорить. И в конце концов мудрый, добрый, в сущности, Лэссер; Лэссер, по всей видимости, действительно ее любивший, расспрашивать перестал. У него хватало такта делать вид, что все в полном порядке; у них обоих хватало дел и разговоров, чтобы не соваться в прошлое… Не спрашивала его ни о чем, в свою очередь, и Алиса. Считала, что так будет по-честному…Так они и жили.

А теперь вдруг стены рухнули, и маски рассыпались в труху. И она лежит в кольце рук мужчины, ближе которого и представить нельзя; мужчины с доброй, чуткой душой, любящего мужчины… И ничего, ничего не может рассказать ему о себе. Ни слова правды. Ничего из того, что знал о ней совершенно ей посторонний, вечно угрюмый ведьмак, которому, в сущности, не было до нее решительно никакого дела…

Мысли начали путаться, сбиваться в цветной калейдоскоп, как всегда бывает на границе сна и яви. И вот уже прошел мимо хмурый Геральт, сверкнул желтыми глазами и сказал: я уже и сны перестал видеть… Вот Айль тянет ее куда-то за руку и все повторяет: быстрее! Быстрее! – а она силится и не может ему объяснить, что им надо совсем в другую сторону… Вот Лэссер склоняется к ней…

…и шепчет «Алиса!» - шепчет совершенно другим, не своим голосом, странно растягивая слова в едва уловимом акценте… И она, как и в сотни ночей и в сотне своих снов, видит прямо перед собой свои собственные руки, лежащие на рулевом колесе. И дорогу, ложащуюся под колеса ее машины. И сосны, стоящие вдоль этой дороги, словно почетный караул, радостно приветствующий ее, Алису. Машина залита солнцем; все вокруг залито солнцем, таким густым и медовым, что кажется, его можно пробовать на вкус. И она слышит свой собственный смех, и смех того, кто сидит рядом с ней. Она хохочет и смотрит на дорогу, но боковым зрением то и дело видит – колено… Ладонь с длинными, сильными пальцами лучника, красиво жестикулирующую ладонь, словно по-своему проживающую рассказ своего владельца… Алиса знает, что если хоть на секунду повернуться, то можно засмотреться и всё на свете забыть. Потому что можно увидеть столько всего, что секунды явно не хватит. Мешковатую шапку и темные очки-пилоты, небрежно брошенные на торпеду под ветровое стекло. Черные, неровно остриженные волосы; заостренное, подвижное, нервное ухо. Точеный профиль лица, повернутого к ней, Алисе, своей «дневной» стороной, не перепаханной ужасным шрамом – острую скулу, нос с горбинкой, двигающиеся и смеющиеся губы, ярко-зеленый, лукаво блестящий глаз. Лица, беззаботно смеющегося вместе с ней, разгладившегося, такого молодого, такого бесконечно, бесконечно, бесконечно…