Чемпион

Он сходил к столу и принес два бутерброда, с финским сервелатом и с красной икрой. Заодно и водки добавил. Сел, шумно выдохнул и сделал изрядный глоток. Сморщился, помотал головой, занюхал колбасой. Бутерброд с икрой предложил мне:

– Может, будешь?

– Отстань. Лучше расскажи, кого ты тут знаешь.

Выяснилось, что Кушнер знает многих. Правда, из его института оказалось только два человека. Остальные учились кто где, Кушнер пересекался с ними на каких-то тусовках. Названия некоторых вузов я услышал впервые.

Итак, что мы имеем?

У Холоновского крутой папа, большая квартира, много денег и дорогая машина. Он имеет широчайшие связи в студенческих кругах. Зазывает к себе некрасивых женщин и красавцев мужчин. Выставляет много выпивки… Если следовать логике известного анекдота, здесь должны происходить страстные оргии. Может, Холоновский снимает их на кинокамеру, а потом торгует пленками на черном рынке? А Добрынин об этом узнал, и его ликвидировали? Глупость какая-то!

– Ты не меня ищешь?

Я вздрогнул и поднял голову. Улыбаясь, около моего кресла стояла Рита-Пума. Я не слышал, как она подошла. Я улыбнулся в ответ:

– А ты что, потерялась?

Она села на подлокотник и подтянула к себе мою руку, в которой я держал бокал:

– Что ты пьешь?

Я не ответил. Она принюхалась, состроив забавную рожицу. Я подумал, что из всех местных девушек она наиболее симпатичная. Росточек, правда, маловат, но я никогда не считал это недостатком для женщины… И, похоже, она часто бывает на этих сборищах. Может, расскажет что-нибудь интересное?

– Это вода?

Я кивнул.

– Ну, ты даешь! Чего так грустно? Лечишься или спортсмен?

– Угадала.

– Молодец, а у меня силы воли не хватило чего-то добиться. Как маман перестала меня за ручку таскать на гимнастику, я так все и забросила. Теперь даже на шпагат, наверное, не сяду… Слушай, притащи мне чего-нибудь! Сам выбери, ликерчик какой-нибудь. Там есть «кюрасао», прикольный такой, синего цвета. Как они синюю выпивку делают, не понимаю.

– Купоросом подкрашивают, – сказал Кушнер.

Пума бросила на него быстрый взгляд и снова наклонилась ко мне.

– Принеси, да? – Она погладила меня по затылку.

Я отправился за синим «кюрасао», думая, что к Холоновскому ходят девушки некрасивые, зато энергичные и раскрепощенные. Вон рыжая оседлала развалившегося в кресле баскетболиста, облизывает его и расстегивает на нем рубашку, а темноволосая, которая раньше что-то нашептывала ему, теперь стоит у окна и целуется с новым парнем. И еще какие-то парочки начали проявлять друг к другу неприкрытый интерес, даже медичка со злым лицом кого-то нашла и теперь елозит у него на коленях. Только три зубрилы-отличника продолжали развлекаться беседой, да еще Кушнер сидел с таким видом, словно ожидал приступа медвежьей болезни.

Я налил в небольшой стаканчик ликера и подошел к длинному «рыцарскому» столу. Выставленное на нем угощение было дорогим, но однообразным: несколько видов колбас, красная рыба, икра и большие куски буженины в блестящей жирной фольге. По краям стола стояло четыре старинных подсвечника, в каждом из которых было по четыре свечи странного вида: высоких, прямоугольных, из черного воска. Я таких раньше не видел. Наверное, какая-то заграничная мода. Прихватив бутерброд с красной икрой, я вернулся на свое место.

– Мерси! – Пума приняла угощение. – А себе чего не налил?

В это время кто-то притушил свет.

– Сейчас киношку будем смотреть, – прокомментировала Пума. – Слушай, Ник, а ты здесь первый раз?

– Это плохо?

– Просто я тебя раньше не видела. Да и как-то ты не похож на всех этих… А тебя кто пригласил?

Я небрежно кивнул в сторону Кушнера. Пума поморщилась, словно Мишка ей до смерти надоел, и прекратила расспросы.

По экрану «Панасоника» пробежала серо-черная рябь, и начался фильм. Это был средненький американский боевичок с неизвестными мне актерами. Много драк, стрельбы и взрывающихся машин. Переводчик говорил гнусавым медленным голосом – я уже раньше слышал его на других кассетах.

– Это он специально так делает, чтобы по голосу не могли опознать, – пояснила Пума, наклонившись так близко, что мне стало щекотно от ее дыхания и волос. – Прищепку на нос надевает и переводит.

– Я думаю, если надо, все равно опознают.

– Да? А откуда ты знаешь?

Народу в полутемной комнате заметно прибавилось. Холоновского по-прежнему не было видно. Я встал.

– Ты куда? – встревожилась Пума.

– Пойду, туалет поищу.

– Тебе показать?

– Сиди, приду – расскажешь, что тут было.

Я вышел из комнаты. Зря я подумал, что все сбежались смотреть фильм. Несколько человек курили «травку» на кухне, двое со стаканами в руках о чем-то спорили посреди коридора, из-за нескольких закрытых дверей доносились голоса.