Чемпион

Точного значения слова «блеф» я не знал, и, видимо, на моем лице отразилось непонимание.

Холоновский коротко кивнул и продолжил:

– Если бы Муса начал стрелять, или отказался выйти, или позвал бы к себе на помощь кого-нибудь – ты бы меня задушил?

– Если бы он начал стрелять, то попал бы в тебя. А потом я отобрал бы у него пистолет и ушел.

– Через окно? Или по коридору, мимо двух десятков свидетелей?

Я осторожно выглянул в окно. Увиденная картина меня не обрадовала. В старом фонде высокие потолки, так что здешний третий этаж соответствовал нормальному пятому. Разве что по водосточной трубе попробовать слезть – но у нее был такой вид, что она не выдержала бы, по-моему, и веса кошки.

Я пренебрежительно усмехнулся:

– С моей подготовкой спуститься отсюда – раз плюнуть.

– Понятно. Я получил ответ на свой вопрос. Вы очень импульсивны, Константин Андреич, и слишком надеетесь на свои спортивные навыки. На ринге вы бы сделали из меня отбивную, но по жизни мы находимся в разных весовых категориях. До тяжеловесов далеко нам обоим, но если я соответствую где-то среднему весу, то вы – легчайшей весовой категории. И еще. По календарю я старше вас на четыре года, а по жизненному опыту – на пятнадцать. Вы думаете, что контролируете обстановку? Напрасно! Это я ее контролирую.

– Я могу свернуть тебе шею, и ты не сможешь больше ничего контролировать.

– Спорный вопрос. Может, вы успеете это сделать, а может, Муса вас быстрее пристрелит. В любом случае, обезглавить организацию – не значит прекратить ее деятельность.

Организацию?! У Холоновского мания величия, или тут действительно окопались контрреволюционеры-диссиденты, последователи славного дела утонувшего Валдиса? Тот выступал за свободу Литвы, а эти за что? За Советский Союз без Прибалтики?

– Допустим, вы убьете меня и сможете скрыться. Что потом? В течение суток вас поймают, через месяц осудят, через полтора месяца расстреляют. Кому от этого станет лучше? Вашей матери? Инге? Кому?

Холоновский помолчал. Было видно, что он начинает сердиться. Страх, что я могу свернуть ему шею, давно миновал. Похоже, он не только чувствовал себя хозяином положения – он им действительно был. Я пожалел, что напал на него. Мне не оставили выбора – тем хуже для них? Глупости! Надо было вырубить Мусу, хватать Кушнера и валить из квартиры. Скорее всего, мы выскользнули бы без помех. Но даже если бы пришлось прорываться с боем, у меня было бы больше шансов добиться успеха, чем сейчас, сидя с Холоновским за столом переговоров.

– Давайте сравним наши силы. У вас – собственные кулаки и некие люди, которые, может быть, выступят в вашу поддержку, причем поддержать вас они смогут только неофициально. Теперь я. У меня есть отец, который сможет задействовать любые правоохранительные ресурсы: милицию, КГБ, суд, прокуратуру и… и даже некоторые так называемые специальные службы, о которых вы слыхом не слыхивали. У меня есть собственные связи в тех же структурах. У меня есть одиннадцать человек, которые умеют обращаться с оружием. Часть из них вы видели в Коминтерне. Да, там они сплоховали! Но этот прокол – исключение, а не правило. Обычно они проколов не допускают. И уж тем более не допустят в случае с вами – в одну воронку снаряд два раза не падает, и если однажды вам удалось выскользнуть, то я могу гарантировать, что этого не повторится. Кстати, знаете почему в Коминтерне все так получилось? Я могу рассказать, тайна тут невеликая! Никто не ожидал вас там встретить, ехали только за девушкой. Парни расслабились и сплоховали. Да, забыл спросить: как нога у вашего друга Кушнера?

Холоновский наслаждался моментом. Я смотрел на него и молчал.

Открылась дверь. Я приготовился схватить Холоновского, чтобы закрыться им в случае нападения, но этого не потребовалось.

На пороге стоял Кушнер. Руки у него были заведены за спину, и, очевидно, кто-то, невидимый мне, стоял в коридоре и удерживал его за запястья. Лицо у Мишки было разбито. Он смотрел на меня с грустью и болью: «Я опять тебя подвел…»

– Константин Андреич, вы меня слышите? После неудачи в Коминтерне я отправил одну свою группу на Валдай, в Новгородскую область. Вам ничего этот адрес не говорит?

3

– Безвыходных положений не бывает, Константин Андреевич. Всегда можно найти компромисс. Было бы желание! Лично у меня оно есть. А у вас? Думаю, вы тоже не против. Позволите, я закурю?

Холоновский взял со стола пачку «Ротманса» и прикурил от хромированной бензиновой зажигалки с откидной крышечкой. Глубоко затянулся, выдохнул, разогнал дым рукой.

– Вредная привычка, а бросить все никак не могу… Без моего приказа вашу мать с ее сестрой никто не тронет. Если мы договоримся, я дам отбой, и если вы не расскажете сами, она никогда не узнает, что у нее могли быть… неприятности. То же самое касается Инги, Кушнера и, естественно, вас. Не смотрите на меня так, Константин Андреич! Я понимаю ваши желания, но эмоции в делах только мешают. Попробуйте рассуждать конструктивно. Я ведь не фашист, а вы не политрук под Сталинградом. По большому счету нам делить нечего. Не согласны? Попробую вас убедить…