Чемпион тюремного ринга

Он снова трясся в грузовике, стараясь держаться ровнее, не отводить глаз, когда на него со смехом пялились охранники. Потом вертухаи и овчарки опять гнали заключенных по дороге на знакомые участки. Люди передвигались как механические роботы с садящимися батарейками.

По лицу Ратушняка текли слезы. Он еще не сломился окончательно, но быстро двигался в этом направлении.

– Ногу натер, – жаловался Литвиненко, подволакивая ступню. – По другой какая-то сука пнула, тоже болит, сволочь.

– Ничего, братишка, не расстраивайся, – успокаивал его Богомол. – Минус на минус все равно в итоге дает плюс.

– Издеваешься? – вспылил Литвиненко. – Минус на минус – это не плюс, а двойной пипец какой-то.

В поле зрения Ткача возник Михалыч, от которого уже тошнило. Он с ненавистью глянул на Илью и принялся орать.

«И как в него столько крика влезает?» – недоумевал арестант.

Заключенные худо-бедно уяснили, что сегодня им придется работать с двойным энтузиазмом. Надо доделать кладку и ждать машины, которые подвезут потолочные перекрытия. Пока они едут, навести порядок возле дома, оттащить подальше хлам, чтобы автомобили не буксовали.

– С такого дерьма, как вы, нет никакого толка! – надрывался прораб. – На крыше будут работать вольные кровельщики, люди с нормальными политическими убеждениями. А вас, поганцы, после обеда с нетерпением ждут на участке номер четыре, где надо рыть котлован. Пусть хоть одна падла из вас ляпнет что-нибудь наперекор!

Отдохнуть им удалось лишь в обеденное время. Арестанты наспех проглотили очередную кашу и дружно пожелали побыстрее сдохнуть тому, кто ее сварил. Они покурили и минут десять лежали неподвижно, пытаясь зарядиться хоть какой-то энергией, чтобы дотянуть до окончания рабочего дня.

– Сегодня только среда, – простонал Ратушняк.

– Нам еще как медным котелкам, – слабым голосом вымолвил Литвиненко. – О чем ты, Игорек? Думаешь, в воскресенье дадут отдохнуть? Что-нибудь придумают, дабы не расслаблялись. Например, канаву вырыть вокруг барака, а потом закопать ее. Что-то майора Мамута давно не видно. Он такой выдумщик! Ладно, месячишко еще протянем.

– Продлевать не будете? – спросил Илья. – Месячишка хватит? Как хочешь, Жора, а лично я собрался протянуть еще годков пятьдесят, жениться, детей настрогать, внуков.

– А ты уже не так категоричен, Илюха, – заметил Богомол. – Вчера ты был полон решимости, а сейчас в твоих словах как-то не чувствуется особой уверенности.

– Кажется тебе! – разозлился Илья. – Знаете, братва, я не тупой. На колючку бросаться не буду. Но даю вам слово, что отсюда сбегу. Если хотите, давайте со мной.

– Будешь бежать – шумни, – пробормотал Бушмин, закрывая глаза. – Мы подумаем.

– Может, обменяют нас когда-нибудь? – пробубнил Немченко.

– На кого? – спросил Литвиненко. – Ополченцы, знаешь ли, не держат в концлагерях мирных граждан Украины. Даже если обмен и состоится, то под него пойдут военные. Вот я, например. Или Степа с Илюхой. Но это вряд ли. Так что успокойся, приятель, мы загнемся здесь, в этой заднице.

Эти люди потеряли веру. А в старшем лейтенанте Ткаче снова просыпалась злость. Он дал себе зарок сохранять ясность в голове.

После обеда заключенные трудились на котловане, тупо швыряли землю. Илья работал, стиснув зубы, старался не напрягаться, но чтобы со стороны не казалось, что он сачкует.

«Надо больше есть, – подумал Ткач. – Хоть чего, пусть даже червей. Забыть про отвращение и жрать. Не думать о плохом, выбросить все лишнее из головы».

Он опять почти не помнил окончания рабочего дня, на автомате добрался до кровати и уснул без задних ног.

А ночью началось! Пьяные надзиратели ворвались в барак и стали избивать заключенных. Просто так, без причины. Впрочем, они что-то орали про хамское отношение арестантов к своим воспитателям, про их нерадивость на работе в Кашланах. За это лентяев, конечно же, надо проучить.

Гутник шел по ряду и бил людей по головам. Кто-то успевал пробудиться, увертывался, кому-то прилетало во сне. Многие просто не могли проснуться, даже удары не приводили их в чувство. Они дергались, падали с кроватей, но в себя не приходили.

Надзирателей охватило какое-то клиническое безумие. Они не были пьяны в стельку, находились именно в том состоянии, когда агрессия достигает апогея. Тебе плевать на человека, в котором ты видишь врага.

– Что, суки, расслабились? – кричал Князевич. – Жизнь медом показалась? Ничего, сейчас мы это поправим, научим вас любить родную страну!

Процесс обучения переходил все мыслимые границы. Людей прижимали к стене и били дубинками по печени, по почкам, по ногам. К надзирателям прибывало подкрепление из других бараков. Негодяи входили, вытаскивали дубинки словно шашки, хохотали, набрасывались на растерявшихся людей.