Чемпионат

— А вот тут тоже нужны все эти качества: и воля, и смелость, и сила, и храбрость, и великодушие. Победы здесь плохо видны, а оттого и цена их в глазах людей много меньше. Но если польза несомненна, значит, и дела свершаются великие. Именно поэтому я ратую всегда за то, что у большого дела, большой победы, великого подвига, гораздо больше родителей, чем кажется на первый взгляд.

— Это ты к тому, что лично мой вклад нужно оценивать трезво, сбросив всю это псевдогероическую шелуху? Так я вроде этим не кичился никогда, и весь этот хор медных труб, что был раньше, стремился опровергать, — пожал плечами Юра. Ему было не то что обидно, ему было непонятно, к чему клонит Валентин.

— Да я не про твои личные качества. Все близкие люди знают… да и я тоже, в общем-то, о твоём поистине великом характере. Меня сейчас твои задели слова про скуку. Я к тому клоню, что скучно не должно быть никогда, если ты делаешь Дело. Пусть ты всю жизнь крутишь одни и те же винты, но если эти винты позволяют потом Гагарину полететь, то слава Гагарина и Королёва чиркает светом и тебя. А если Гагарин и сам иногда покрутит болты, то его величие только возрастает. Так что не вздумай скучать, как только прекращаются потрясения, не закисай в повседневности, рутинный труд — это то же величие, только в другой обёртке.

Юра был немного огорошён внезапным поучением Валентина. «И в самом деле, что это я? На старости лет схватил „звезду“?»

— Хм… я сейчас задумался крепко. И ты тому виной. Кажется, я понимаю, что я такое брякнул, отчего это, — будто распутывая клубок, медленно потянул Юра. Валентин с интересом глядел на него, помалкивая. — Всё вот это десятилетие мы как-то барахтались в каком-то болоте, и вот та рутина, про которую ты говоришь… постой, я сейчас уточню. Так вот. Вроде та рутина, да не та. Потому что дело-то застыло на месте, а бытовуха какая-то тянулось нестерпимой резиной. И вот с этим я как раз смирился. Накатило серым. Пока мы с Лерой вместе выкарабкивались из той ямы, цель была. А потом всё как-то увязло, затянуло… но вот тут я себя подхлёстывал как раз тем, о чём ты говоришь. Только всё меньше оставалось света в конце тоннеля, всё тускней становилась лампадка. И пришло какое-то тупое смирение, что нужно делать, делать, делать… И вот, вроде бы новый виток, всё заурчало, дела зашевелись, лампочка разгорелась. Оттого, наверное, у меня и реакция, что в череде бурных событий наступило затишье. Рефлекторно испугался той ямы, что была тогда.

— Ну, тогда выходит, зря я на тебя наехал, — Проскурин сконфуженно умерил свой пыл.

— Да нет, ничего зря не бывает. Спесь-то всё равно была, неважно по какой причине. Вот её ты маленько и сбил. Вообще, меня удивляет — уж сорок лет мне, а не будь рядом мудрых людей, постоянно есть вероятность куда-то свалиться с дороги, которую выбрал.

— А как ты хотел? Даже у самых цельных и волевых личностей, тех самых, что потом мы называем историческими, колебания присутствовали. Это правильно — испытывать сомнения и проверять свою идею на прочность всегда. Так что, на то близкие люди и есть, чтобы поддержать или, наоборот, образумить, если что.

— Что-то мы отвлеклись. Значит, думаешь, ничего изобретать не надо, так и сыграем, «на технику, по-стариковски», без изысков?

— Ну, во-первых, у нас своя игра-то ещё совсем не нащупана, а во-вторых, может, чего-то и придёт в голову — зрителя порадовать. Это ещё если ребята Ганжи нам не подкинут сюрприза какого.

— Угу, или подготовку к «Гэлэкси» не начнут уже сейчас, — задумался о своём Юра.

Но бригада Ганжи пока молчала, а Лера приходила домой всё такая же измотанная.

— Что там такого вы опять творите, что ты еле живая приходишь? — принимая пальто, поинтересовался у жены Юра в один из стылых вечеров.

— Да… разгребая чего там и как у арабов, наткнулись на узел заковыристый. Пытаемся его размотать, но уж больно защищён.

— А на кой он вам сдался, узел этот?

— Да всё указывает на то, что этот узелок является предтечей всего того клубка, что должны мы разрубить тридцатого. Как раз примерно так и предсказывал в пятилетнем прогнозе твой отец. Пять лет вот-вот иссякнут, — Лера настороженно взглянула мужу в глаза.

— Так-так… опять открываются тайны прошлого. Ладно, Лерусь, у меня предложение — сегодня мы об этом не говорим, ты должна от этого отдыхать всё-таки. Сейчас поужинаем, а завтра я выбиваю для тебя выходной, сам тоже с тренировки смотаюсь пораньше, и мы прогульнёмся, там и поговорим.

— Бобрик, мне завтра никак нельзя отсутствовать, — просяще сдвинула брови Лера. — Давай я тоже на полдня туда загляну. И оттуда с Татарской и пройдёмся? Только оденься потеплее, ежели гулять будем.

— Ну хорошо, на безрыбье… — великодушно протянул Юра, подавив в себе бурю возмущения. «Научился всё же, чертяка, управлять эмоциями. Раньше бы вспылил, начал бы махать руками», — похвалил он себя. — А про одеться — кто бы говорил, — он кивнул на пальтишко.