Чемпионат

— Ты чего? Это ж из тех материалов, что нам наши друзья тогда ещё подогнали, — кивнула Лера в прошлое, будто оно стояло у неё за спиной. — Вот, ещё слышно дыхание нашей той империи… — они оба попрятали глаза, боясь воспоминаний. — Так, ну ладно. Ужинать, говоришь? Ну, пойдём, чего-нибудь сварганим.

Следующим днём, кое-как раскидав дела, Лера поторопилась к выходу, где уже ждал её Юра.

— Ты, как всегда, пунктуальна, милая, — подставив ей морозную щёку, сказал он.

— А ты, как всегда, в ожидании, несмотря на мою пунктуальность, — улыбнулась она в ответ. — Ну, пошли, полярник, — Лера удовлетворённо оглядела его тёплый шарф и шапку с ушами.

Короткий зимний день, не успев толком раскочегариться, начал тускнеть, наполняя северную часть неба чёрной глубиной. Матовый шар солнца маячил сквозь морозную дымку, подпираемый высотными зданиями. Под ногами морозно хрустело.

Они двинулись с Татарской улицы в сторону Устьинского моста, неспешно перебирая ногами по плохо убранным от снега тротуарам.

— Ну, чего там, с вашим узлом и пятилетним планом? А то мне и отец в воскресенье что-то подобное говорил.

— Конечно, говорил. Он же эту стратегию развития и предложил. Что энергия при таком вот всеобщем планировании сжимается пружиной, копится в карманах и через какое-то время пробивает себе выход. Сделали тогда оценку согласно такому прогнозу, прикинули временные интервалы, количественные изменения. Получилось конец сорокового.

— Если на пальцах — природа не терпит измывательства такого и стремится к противодействию?

— Как-то так, да. Вот только непонятно, в курсе ли властители Системы, что они не ликвидируют полностью естественные зависимости, а лишь загоняют по углам, сжимая пружину, не ломая её. Вот и показался нам «арабский узелок» (так мы пока назвали) отражением более серьёзных волнений.

— И что вы пытаетесь как-то воздействовать?

— Нет! Как раз все усилия мы сейчас направляем на мониторинг и раскрытие сущности. Как кажется, будто и сама Система затаилась. Будто всё пошло на самотёк, согласно тому, как уже получилось до. Значение матча тридцатого числа только возрастает. Должно всё идти своим чередом, без всяких вмешательств. Да и сил у нас может не хватить. А держать удар предстоим вам. Роль команды снова возрастает. А то расплескаем всё то, что накопили.

— А если опять подлянку какую нам сотворят? Всё самим теперь разгребать?

Лера смущённо пожала плечами:

— Бобрик, да. Именно. Так нужно.

— Так ведь до этого ноября вроде всё так и было. Мне казалось, что никто не хочет возврата назад…

— Возврата никакого нет, сейчас другой уровень совсем. Ты же сам был возмущён такой вот искусственностью? А теперь вроде и недоволен, что сами всё должны делать. Я что-то не понимаю.

— Знаешь, Лер, если подковёрная игра ведётся на высоком уровне… точнее, на очень низком, то своими силами против неё биться — это головой в стене проход искать. Я это понял, когда Проскурин пришёл. И мы стали выигрывать, что-то стало получаться. А до этого, как рыба об лёд.

— Так ситуация же другая, я тебе как раз и объясняю, — Лера взмахнула рукой, будто уже отчаялась что-то втолковать мужу. Они вышли на Устьинский мост. Река Москва внизу шершавила несмелым льдом, слева маячил в зачинавшихся сумерках Кремль, а прямо почти прямо по курсу торчала незыблемая, казалось, высотка на Котельнической. — Сейчас должно случиться полное отпускание Системой ситуации на самотёк. Кто во что горазд, без сценариев и контроля.

— А людены?

— А что людены?

— Ну, их же никто не отменяет?

— Нет, не отменяет. Так и здесь — вы сами в ответе. Тут как вы с Валентином надумаете. Если без люденов решитесь порезвиться, резонанса никакого не будет. Так… лёгкий всплеск. Если люденов впряжёте — так Проскурин замечательно их программирует и без нашего участия. Так что вот она, самостоятельность.

— Ну хорошо, самостоятельность. Но как же Система такое может допустить? Вдруг выйдет за рамки ситуация?

— Во-первых, диапазон «разрешённых» действий настолько широк, что трудно будет из него выскочить при всём желании. А, во-вторых, зреющий плод настолько огромен, что все силы туда брошены, независимо от текущей ситуации. Перед предстоящим всё меркнет. Они же в курсе, что наряду с тем, что они окончательно могут подгрести под себя всю… ВСЮ жизнь, в то же время и узел этот огромный будет уязвим для деятелей типа нас. Вот и роют рвы и насыпают брустверы, опасаясь вторжения.

— Смотри-ка, нашу любимую высотку уже отдали, — вдруг отвлёкся Юра от разговора, кивая на массивное, но стройное здание. В окнах мелькали всполохи и слышались взрывы. Юра вздохнул, — только Кремль и осталось под эти развлекухи им отдать.

— А, кстати, ты знаешь, что увлечённость полигонами резко пошла на убыль, как «Московия» вновь заиграла?

— Шутишь?

— Серьёзно тебе говорю. Изучение и отслеживание настроения масс — это ж работа моего отдела в том числе. Так вот, народ начал оттягиваться от этой гнусной, скажем прямо, забавы.

— Так это же… это же просто класс! — Юра прямо-таки расцвёл после этого известия.