Чемпионат

— Так-то они, конечно, может, и ничего, — насмешливо прошамкал с набитым ртом Сергей, — но супротив тех громил будут слабоваты. И потом, вроде будет разрешение на тот матч (или начиная с того матча, пока непонятно) не ограничиваться дракой два на два. Можно хоть все девяносто минут будет превратить в битву. Оружие, правда, вроде запрещено. Но это пока. А помочь мы вам тут не сможем ничем. Окопы только если копать, — уже невесело усмехнулся Ганжа.

— Да, Юрч, с одной стороны показалось, что будет отмена люденов к лучшему, а с другой, видишь, как оно выходит. Правда, многие команды из-за незнания выпустят люденов, а они будут чудить под этой вспышкой. Мы-то хоть предупреждены.

— Предупреждены, ага. — Юра становился всё более задумчивым. — Только вот остальные данные не радуют. Валентин-то знает?

— Знает. И вот оттого, что знает всё, он пока ещё с тобой не обсуждал. Ему хотелось самому подумать, чего делать. Не смыкаясь с твоими идеями. Ну а ты, в свою очередь, сам отдельно подумаешь.

— Так, ребятки, было вкусно, накормили. Обсудили. Я доволен и сыт, но поеду-ка я домой. Всё-таки хочу надо одной штукой покумекать.

Ганжа встал и засобирался на выход.

— Да-да, посуду можешь не мыть, — ужалил его вечное «иждивенчество» Бобров.

— Спасибо, добрый человек, — Ганжа и бровью не повёл, лишь заблестел своим черепом сильнее в свете спрятанных ламп в прихожей. — Всё, пошёл. Чао. — Чмокнул Леру, стиснул клешнёй ладонь Юры и вышел вон.

— Вот любит он поесть, попить, а пальцем о палец не ударить, — продолжал зудеть Юра.

— Бобрик, не нуди. Будто ты его первый день знаешь. Не перевоспитать, и нужно принимать таким, как есть. Ты же знаешь, что он силён в другом.

— Да знаю, но всё равно буду злиться каждый раз после его нахлебничества, — Юра принялся собирать со стола. — Слушай, ну расстроили вы меня опять. Чем дальше в лес…

— Я тут знаешь чего подумала? Что похожа ситуация на ту, что была почти двадцать лет назад. Тогда громыхала команда «Европа», помнишь?

— Конечно, помню.

— И вот они только начинали эту вот закатывающую всех и вся тактику применять. А вы справились — убегали, перепрыгивали, ускользали. И выиграли.

— Лерусь, как я понял, тут будет совсем другой коленкор. Они же заточены будут уже в современных реалиях топтать. Тогдашняя «Европа» сейчас показалась бы балетом. Да и у нас, при всём уважении к нынешним ребятам, команда была помастеровитее. Да ещё и сыграться мы толком не сумели. Ах, чёрт! — в досаде бросил он, с грохотом всовывая тарелку в сушилку.

— И почему ты не захотел мойку автоматическую? — в очередной раз удивилась Лера его любви к мытью посуды и нежеланию автоматизировать этот процесс, благо приспособлений, избавляющих от бытовых хлопот, было достаточно.

— Да это ж успокаивает, ты знаешь. Так вот, твоя аналогия вроде здравая, кажется, что больше-то нам нечего и делать больше, но мне кажется, останутся от нас рожки да ножки. Слушай, а из «Рыси» никого не осталось, с кем можно было бы переговорить?

— Хм… так их же не только расформировали лет пять назад, но и всяким гонениям подвергли. А так как и мы были в какой-то прострации, то всё постепенно потерялось. Но я могу поискать, люди-то остались.

— Лер, поищешь, а? Там спецназ какой-то, может, и нам нужно в этой теме покопаться. Так пока кажется, что одним футболом мы ничего не добьёмся. Расплющат нас, и зритель понурый разойдётся тихо по домам. Кстати, и здесь момент тонкий — бить нас всё равно должны. Но мы каждый раз должны восстанавливаться. Так ведь?

— Ты знаешь, мне кажется, что от результата конкретного, действительно, будет не очень много зависеть. И драма какая-то должна быть. Но просто клубок там настолько перезревший, что он всё равно прорвётся. Вопрос в том, кто за ниточку первым дёрнет.

— Ну да, ну да… И «дергуном» я должен выступать.

— Да, ты, — Лера подошла к нему из-за спины и, обхватив руками, стала целовать шею. — Хватит уже намывать, пошли. Она потянула его мягко, но настойчиво.

Каждый раз, когда они занимались любовью, Лера обнажала не только своё по-прежнему молодое тело, она обнажала душу. И именно этим повергала в экстаз Юру. Счастье граничило с безумием и кололо острой рапирой, раздирая душу. После тридцатого года в секс они вкладывали и весь трагизм своей жизни, отчего после лежали опустошённые, перекрещенные телами и душами.