Черчилль

С другой стороны, военный совет, в который входили девять министров, был слишком многочисленным, а упомянутые девять министров — слишком стары. «Я подсчитал, — пошутил Черчилль в письме к Чемберлену, — что на шестерых членов военного совета, которых Вы упомянули, приходится триста восемьдесят шесть лет, то есть каждому из них в среднем шестьдесят четыре года, а на пенсию в нашей стране выходят в шестьдесят пять лет!»^{201} Черчилль понимал, что многочисленные противники с опаской отнеслись к его возвращению в правительство и потому пристально за ним наблюдали. К примеру, лорд Хэнки, также приглашенный в военный совет, писал: «Насколько я понимаю, моей основной задачей было наблюдение за Уинстоном»^{202}. Тем не менее Черчилль вел себя тактично, не плел интриг и не ловчил, хотя в правительстве его окружало целое войско бывших сторонников политики попустительства агрессору уважаемых буржуа, предпочитавших выжидание действию, начиная с сэра Джона Саймона, педантичного адвоката из министерства финансов, и заканчивая сэром Кингсли Вудом, нотариусом-методистом из министерства авиации. А в министерстве иностранных дел по-прежнему заправлял лорд Галифакс, человек щепетильный и загадочный, само олицетворение христианской добродетели.

Вопреки всем опасениям отношения Черчилля с Чемберленом имели характер продуктивного сотрудничества, несмотря на то, что премьер-министр и первый лорд были совершенно разными людьми. В действительности они нуждались друг в друге, зависели друг от друга и знали об этом. И если Чемберлен пригласил Черчилля в правительство, то произошло это потому, что премьер-министру необходимо было упрочить авторитет своего кабинета в глазах соотечественников. В то же время, чтобы показать, что именно он в первую очередь отвечает за проведение военных операций, Чемберлену необходимо было делать вид, будто бы он не только не чинит препятствий, но, напротив, всячески поддерживает предложения министра военно-морского флота. Таким образом, премьер-министр не мог обойтись без услуг Черчилля, которого знал как человека талантливого и пользующегося уважением. К тому же только первый лорд адмиралтейства мог расшевелить неповоротливый военный совет.

Что же касается самого Черчилля, то он всячески старался заставить правительство отказаться от пассивной стратегии и перейти в наступление. Для этого первому лорду приходилось то выступать с самыми дерзкими предложениями, как в случае с Норвегией, то идти на уступки, чтобы не выводить из себя ни премьер-министра, ни других своих коллег. А кроме того, он понимал, что если ему и суждено стать премьер-министром, то произойти это может только с согласия Чемберлена, необходимого для того, чтобы заручиться поддержкой большинства консерваторов. Если бы Черчиллю вдруг пришло в голову играть против премьер-министра, он мог бы навсегда распрощаться с мечтами о Даунинг стрит. А пока «терпение и компромисс!» — таковы были лозунги Черчилля.

Однако это нисколько не мешало ему изо дня в день бомбардировать Чемберлена — как он это уже проделывал с Асквитом — всевозможными посланиями, заметками, планами, советами… Дело в том, что, несмотря на в целом теплые отношения, разногласия по поводу методов и целей между премьер-министром и первым лордом возникали постоянно. Несколько дней спустя после назначения Черчилля главой адмиралтейства Чемберлен уже сетовал: «У него два недостатка — во-первых, он слишком много говорит на заседаниях кабинета, причем его речь лишь отдаленно касается, если вообще касается, предмета обсуждения. Во-вторых, он шлет мне бесконечные послания. Учитывая, что мы каждый день видимся на собраниях военного совета, общение в письменной форме представляется мне вовсе не обязательным. Хотя, конечно, я понимаю, что все эти послания он включит в книгу, которую напишет после войны…» Понемногу между Чемберленом и Черчиллем стало расти взаимное раздражение. В апреле 1940 года премьер-министр заметил: «Хотя Черчилль и стремится к сотрудничеству, мне он доставляет больше хлопот, чем все остальные министры, вместе взятые»^{203}.

* * *

30 ноября 1939 года «ложная война» внезапно приняла новый оборот. Оцепенение и инертность статичной войны были нарушены начавшейся войной между Советским Союзом и Финляндией. Известие об этом прозвучало как гром среди ясного неба. Отныне Скандинавия, к вящему удовольствию Черчилля, оказалась в центре политических расчетов и стратегических планов. Между тем перед британскими и французскими руководителями сразу же встали два вопроса. Во-первых, как помочь Финляндии и одновременно воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы прекратить поставки шведского железа в Германию? Во-вторых, нужно ли предпринимать что-либо против Страны Советов?