Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929

Все рассмеялись, и на этом инцидент был исчерпан⁵²⁰.

Но далеко не все выходки заканчивались столь безобидно. Однажды несколько школьников затолкали Уинстона в постель и облили сначала горячей, а потом холодной водой. Возмутителя спокойствия спас учитель, проходивший мимо. Спасенный Уинстон тут же взялся обличать обидчиков «рокочущей» дикцией, поклявшись, что когда-нибудь всенепременно «будет великим, а они так и останутся никем»⁵²¹.

Неудивительно, что Черчилль, с его своенравием, шкодливостью и дерзостью, не пользовался популярностью среди воспитанников Хэрроу. «Мы, учившиеся в других классах и не пересекавшиеся с Уинстоном лично, очень быстро стали наслышаны о нем, и та информация, которая до нас доходила, оставила о нем неприятное впечатление», – свидетельствует сэр Джеральд Вуластон⁵²². Не лучшее мнение сложилось и у тех, кто сталкивался с Уинстоном каждый день. Будучи наказан старшиной школы Фредериком Сирилом Ньюджентом Хиксом (1872–1942) (впоследствии Хикс станет епископом Линкольнским), Уинстон дерзко заявит: «Я буду более великим, чем ты», за что немедленно получит очередную оплеуху⁵²³. Очевидцы вспоминали о нем, как о «капризном, рыжеволосом бульдожке»⁵²⁴, как о «замкнутом мальчике, который бродил сам по себе» с видом «гордым и недовольным»⁵²⁵.

Нередко замкнутость, стремление к одиночеству, трудности в общении со сверстниками приводят к комплексам в зрелости. Но Черчиллю подобных психологических проблем удалось счастливо избежать. Его спасла высокая самооценка, а также готовность идти против течения. Последнее качество проявлялось в самых разных жизненных ситуациях. Взять, к примеру, отношение к няне. У всех учеников Хэрроу были няни, но их не принято было приглашать в школу, да и вообще публично вспоминать о них. Уинстон, напротив, не только частенько приглашал к себе миссис Эверест, но и под удивленные, а порой и неодобрительные взгляды учеников гулял под ручку с полной немолодой женщиной в старомодной шляпке и скромном облачении по главной аллее, а также публично целовал ее на прощание. «Это был один из самых смелых поступков, которые я когда-либо видел», – свидетельствует Джон Эдвард Бернард Сили (1868–1947), отличившийся впоследствии в окопах Первой мировой войны и работавший вместе с Черчиллем в правительстве⁵²⁶. «Оглядываясь назад, я могу только желать, чтобы и я, будучи ребенком, был настолько же смел, чтобы пригласить к себе няню, как это сделал Уинстон», – добавляет сэр Джеральд Вуластон⁵²⁷.

Одновременно с проявлением нонконформизма именно в стенах Хэрроу Уинстон Черчилль впервые открыто заговорит о собственном предназначении и вере в свою судьбу. Летом 1891 года между Уинстоном и его одноклассником Мюрландом Эвансом (1874–1946) состоялся следующий диалог:

– Ты собираешься пойти в армию? – спросил Мюрланд.

– Возможно, – ответил Уинстон.

– Может быть, ты собираешься сделать карьеру в политике? Пойти по стопам знаменитого отца?

– Не знаю, но это более чем вероятно. Ты же знаешь, что я не боюсь выступать на публике.

– Похоже, ты не слишком-то уверен в своих намерениях и желаниях, – не унимался Мюрланд.

– Зато я уверен в своем предназначении. Мне постоянно снятся об этом сны.

– Что ты имеешь в виду?

– Я вижу огромные перемены, которые скоро произойдут в нашем спокойном мире. Великие потрясения, ужасные битвы, война, масштабы которой ты не можешь себе представить. Лондон будет в опасности…

– Что ты такое говоришь? Мы защищены от вторжения еще со времен Наполеона. Защищены навсегда.

– Нет. Я вижу намного дальше тебя. Я смотрю в будущее. Наша страна подвергнется страшному нападению, какому именно сказать не могу, но предупреждаю тебя об этом нашествии. Говорю же тебе, я возглавлю оборону Лондона и спасу его и всю Англию от катастрофы.

– Так ты будешь генералом, возглавившим войска?

– Не знаю, будущее расплывчато, но главная цель видна ясно. Повторяю: Лондон будет в опасности и я, занимая высокий пост, спасу нашу столицу, спасу нашу империю!⁵²⁸

Так или иначе, в Хэрроу перед Черчиллем встанет вопрос о выборе дальнейшего пути. В то время перед отпрысками именитых фамилий были открыты три двери – церковь, юриспруденция и армия. Деятельность на коммерческом поприще, как правило, не рассматривалась, поскольку считалось, что выходцам из аристократических семейств не стоит посвящать свою жизнь столь сомнительному предприятию. Для карьеры священника или юриста необходимо было знание классических наук. И в первую очередь – латинского языка, который так и останется для Уинстона «мертвым», а также математики – «запутанной Страны чудес», живущей по своим канонам и правилам.