Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929

Считавший, что «для дискуссий хорошее знание истории равносильно наполненному стрелами колчану»²⁵³, Черчилль установил для себя норму чтения – пятьдесят страниц Маколея и двадцать пять страниц Гиббона ежедневно²⁵⁴. Своими впечатлениями он делился с матерью. «Маколея читать легче, чем Гиббона. Маколей – это сила и ясность. Гиббон больше напоминает государственного деятеля, он монументален, больше впечатляет. Оба они восхитительны и демонстрируют, сколь прекрасным может быть английский язык, каким разнообразным может быть изложение на нем»²⁵⁵. Леди Рандольф активно поддерживала новое увлечение сына, направляя ему необходимую литературу и советуя не терять времени, а читать, читать, читать. «Надеюсь, ты найдешь время для чтения, – наставляла она. – Ты пожалеешь о потерянном времени, едва погрузишься в мир политики и ощутишь недостаток собственных знаний»²⁵⁶.

Времени у Черчилля было предостаточно, и найти час-другой на чтение не составляло труда. Главное – было бы желание. А оно было. Уинстон признавался, что его «литературные вкусы растут день ото дня»²⁵⁷ и, «если бы не утешение литературой», его пребывание в Индии было бы «невыносимым»²⁵⁸. Одновременно с Маколеем и Гиббоном он прочитал «Письма к провинциалу» Блеза Паскаля (1623–1662), «Мемуары» Луи де Рувруа герцога Сен-Симона (1675–1755), «Современную науку и современную мысль» Сэмюеля Лэинга (1812–1897), «Мемуары» Виктора-Анри Рошфора (1831–1913)²⁵⁹.

Среди прочего Черчилль изучил любимый труд полковника Брабазона «Мученичество человека» (другое название – «Крестный путь») Уильяма Уинвуда Рида (1838–1875). Это сочинение за двенадцать лет выдержало восемь изданий и считалось классикой Викторианской эпохи. «Мученичество человека» оказало большое влияние на Герберта Уэллса, Джорджа Оруэлла и Артура Конан Дойла, который даже вставил упоминание о нем в одно из своих произведений. В рассказе «Знак четырех» Шерлок Холмс рекомендует эту книгу доктору Ватсону, характеризуя ее как «одну из самых замечательных, которые были когда-либо написаны».

Черчилль нашел работу Рида, представляющую собой критический очерк развития западной цивилизации с позиции естественных наук, идей социального дарвинизма и позитивизма, «восхитительной». По его мнению, Рид, «хотя и не поднимается до уровня философа», сумел собрать и в сжатой форме выразить все, во что наш герой «с неохотой верил»²⁶⁰.

В своих исканиях Черчилль подошел к одной из ключевых тем всего человечества в целом и каждого человека в отдельности – к теме религии. Он стал задаваться вопросами: «Существует ли загробная жизнь?», «Появлялись ли мы раньше на этом свете?», «Существует ли Высший разум, который присматривает за миром, или все идет своим чередом?» Работа Рида подводила к «безрадостному заключению», что человек «просто сгорает и гаснет, как свеча». Черчилль также обратился к работам ирландского историка Уильяма Леки (1838–1903) «Расцвет и влияние рационализма в Европе» и «История европейской морали от Августа до Карла Великого». Затем он изучил труды Чарльза Дарвина (1809–1882) «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» и «Мир как воля и представление» Артура Шопенгауэра (1788–1860). Он все больше стал склоняться к светскому взгляду на мир, вступив в «период яростного, агрессивного безбожия»²⁶¹.

Черчилль считал, что наступит день, когда «холодный и яркий свет науки и разума пробьется сквозь витражи кафедральных соборов», когда «великие законы природы будут доступны для понимания и наша судьба, и наше прошлое станут прозрачны». И когда этот день придет, «религия перестанет помогать и утешать человечество», которое откажется от «религиозных игрушек» и «костылей христианства»²⁶². Он считал, что «многие из религиозных учителей обращают свое внимание на потусторонний мир, потому что это облегчает им жизнь в мире этом»²⁶³.

В письмах к леди Рандольф он писал: «Я не приемлю ни христианской веры, ни какой другой формы религиозных верований»²⁶⁴ и «надеюсь, что смерть положит конец всему, я материалист до кончиков ногтей»²⁶⁵. После публикации знаменитой лекции Уильяма Джеймса (1842–1910) «Бессмертие человека» Черчилль трижды прочитает обращение американского философа. «Этот текст произвел на меня очень сильное впечатление. Но в итоге я пришел к выводу, что лишен религиозного чувства, и отложил эту работу в сторону»²⁶⁶. Он назвал католицизм «восхитительным наркотиком», который хотя и «смягчает боль и несет спокойствие», но при этом «ограничивает наш рост и ослабляет наши силы»²⁶⁷.