Читаем Черчилль: в кругу друзей и врагов полностью

Черчилль признает, что Георг V выбрал правильную модель поведения. Вместо резких телодвижений, которые могли усугубить кризис и нанести удар по институту монархии в целом, он начал «тихо и спокойно усиливать свои позиции, неустанно завоевывать уважение и доверие всех классов своих подданных»[454]. Со временем Георгу, «поднявшемуся над классовой борьбой и партийными фракциями», удалось достичь «уникальной позиции»[455]. Основой его могущества стало отстаиваемое им «национальное единство». Он поддерживал отношения со всеми партиями и с представителями всех взглядов, не вставая на сторону ни одного из них. Он был выше отдельных идей, руководствуясь интересами благосостояния и процветания своего государства. «С великим удивлением другие страны наблюдали за спектаклем, в котором король с предельной легкостью и искренней сердечностью взаимодействовал с политиками, исповедовавшими теории, которые угрожали существованию всех общественных институтов, и вождями, только что организовавшими всеобщую забастовку», – описывал его поведение Черчилль. Но результатом этого «спектакля» стало достижение главной цели – «укрепление национального единства на конституционных принципах». Заслугами Георга, как считал Черчилль, было «возрождение духа нации», «повышение популярности наследственного трона». «Георг V выдвинул себя на такое место, где, как истинному слуге государства, ему досталась не только верность, но и любовь людей всех категорий и любого достатка»[456].

С не меньшими трудностями в своем правлении столкнулся другой герой сборника – король Испании Альфонс XIII. Ему тоже суждено было оказаться вовлеченным во внутренний кризис, разрывающий Испанию на части, но только проявление и энергия постигшего его страну катаклизма, а также методы борьбы, которые использовали противоборствующие стороны, отличались от того, с чем имел дело Георг V. Несмотря на различия в характере треволнений, цель у обоих монархов была одна – сохранение национального единства. И даже средство ее достижения они выбрали одинаковое: повышение доверия к себе со стороны народа – всего народа.

Главным личным качеством испанского короля была смелость. За время правления на него было совершено пять покушений, плюс к этому множество скрытых заговоров, которые так и не воплотились в жизнь. Ни в одном из этих крайне неприятных эпизодов Альфонс не дрогнул, проявив хладнокровие, которое вызвало уважение не только современников, но и потомков[457].

Другой интересный лик лидерства представляют полководцы. Начнем с Дугласа Хейга. Главной чертой его характера, определившей как победы фельдмаршала, так и ту цену, которой приходилось расплачиваться за достижения, Черчилль считал «беззаветную, бесстрастную невозмутимость», «спокойствие и неустрашимость, готовность к любым неожиданностям, равно как и к смерти или забвению, случись им выпасть на его долю»[458]. Хейг всегда «хранил величественное спокойствие» и всегда был последователен. Даже в самых тяжелых и безвыходных ситуациях, когда «его фронт крошился под мощнейшими ударами немцев», когда «его армии валились в грязь и кровь при Пашендейле», когда «союзник проявлял требовательность», когда «правительство у него за спиной повсюду искало кандидата ему на замену»[459]. По тому хладнокровию, которое демонстрировал Хейг, Черчилль сравнивал его с «великим хирургом до изобретения анестезии» – «искушенным в мельчайших деталях своей науки, уверенным в себе, твердым в движениях, со скальпелем в руке нацеленным на операцию как профессионал, абсолютно бесстрастный к мукам пациента, страданиям родственников, изобретениям шарлатанов и выскочек»[460].

Хладнокровие Хейга дополнялось еще одним качеством, превращавшим его в настоящую военную машину, не знавшую ни преград, ни усталости, ни сомнений.

Это качество – настойчивость, и в первую очередь в бою. Черчилль определил ее как «искреннее желание воевать с противником». «Горе тому офицеру или генералу, который не мог показать упорства! – отмечал британский политик. – Воюй и убивай, и будь убитым, но подчиняйся приказам, даже если стало очевидно, что высшее командование не предусмотрело развитие ситуации, а не можешь – пошел вон куда хочешь: в тыл, в Англию, к черту»[461].

Описание методов Хейга интересно сравнить с результатами, к которым пришел Черчилль после изучения личности своего предка. Отношения Джона Мальборо с Евгением Савойским (1663–1736) наглядно показали, что, какими бы выдающимися качествами ни обладал человек сам по себе, в союзе он сможет добиться гораздо больше.

Перейти на страницу:

Все книги серии Аспекты истории

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное