Чердак дядюшки Франсуа

Эта разношёрстная толпа, к которой примкнули сейчас Жак и Клеран, была объединена одной целью: защитить Хартию и свергнуть ненавистных министров. О свержении Карла X в этот момент на улицах ещё разговора не было. Даже республиканцы, которые быстро сформировались в отряды, в этот день ещё не выдвигали лозунга: «Да здравствует Республика!» Защита Хартии казалась первоочередной и самой важной задачей.

На этот раз уличные события начались не в рабочих кварталах Сент-Антуанского предместья, а в центре. Пале-Рояль, Ратуша, Тюильри, Вандомская площадь — вот где сейчас была арена действий взволнованного парижского населения. Поэтому друзья так и не дошли до Сент-Антуанской улицы. Их увлекла толпа, двигавшаяся в другом направлении.

Из тревожных разговоров прохожих они узнали, что проезжавшего по улице Полиньяка освистали, экипаж его забросали камнями, и долго ещё в воздухе висел крик: «Долой министров!», «Долой Полиньяка!»

Правительство срочно подтягивало войска к Парижу. Повсюду усиленные патрули пытались рассеять собиравшихся кучками людей. Пока ещё солдаты действовали уговорами, не прибегая к оружию. Но было ясно, что такое миролюбивое настроение не протянется долго.

В том, как велика ненависть к Полиньяку, друзья убедились сами, так как увидели чрезвычайное оживление возле его особняка.

Какие-то смельчаки ворвались в особняк, но, узнав, что Полиньяка в нём нет, вернулись обратно и всей гурьбой бросились к министерству иностранных дел, где Полиньяка также не оказалось.

Звон разбиваемых стёкол, треск ломавшихся рам красноречиво говорили, что самое имя любимца короля — Полиньяка — вызывает неудержимый гнев толпы.

— Смотри! Смотри! — вдруг восторженно воскликнул Клеран. — Национальный гвардеец! В полной форме! А мы уже три года как не видели этой формы! И вот, несмотря ни на что, она уцелела! Ура национальным гвардейцам!

И Клеран бросился наперерез толпе; обняв увиденного им гвардейца, он троекратно его расцеловал. Все смотрели на него с одобрением.

Тут же друзья увидели ещё одного, потом другого человека в такой же форме. «Откуда они взялись?» — Этот вопрос возник не только у Клерана и Жака.

Дело объяснялось очень просто.

Владельцы лавок, расположенных в центре, поспешили их запереть. Многие из них в прошлом состояли в Национальной гвардии. Увидев, что происходит на улице, они рассудили, что не плохо вытащить из сундуков старые форменные мундиры. И бывшие национальные гвардейцы, ставшие теперь почтенными отцами семейств, вспомнили молодые годы и решили тряхнуть стариной. Они покинули домашние очаги и присоединились к тем, кто защищал права народа, попранные Карлом.

— Все на защиту Хартии! — повторяли они общий клич.

Жак неотрывно смотрел на национальных гвардейцев, как бы вновь вернувшихся к жизни. Его рука легла на плечо друга.

— Слушай, Клеран! А ведь у меня от старых времён сохранилось кое-какое оружие. Как видно, пришёл час его вытащить… Вернёмся домой, у меня хватит и на твою долю…

Как бы в ответ на его слова перестрелка с каждой минутой усиливалась, становилась всё ближе.

По дороге к дому Жака они узнали из разговора прохожих, что члены распущенной палаты назначили на завтра, двадцать седьмого июля, сбор у депутата, принадлежащего к либеральной партии. Значит, завтра предстоит решительный день. Что-то он принесёт?

* * *

И решительный день наступил. Но решили его не депутаты распущенной палаты. Решил народ.

День двадцать седьмого июля начался в Париже рано. Едва успело подняться солнце, обещая жаркий, знойный день, как многие центральные улицы окружили войсковые части.

Жак и Клеран вышли спозаранку. Перед глазами Жака стояло взволнованное лицо Бабетты, когда она его провожала, необычно возбуждённый Мишель, помогавший Жаку прочищать карабин. Бабетта понимала, что выступление на улицах влечёт за собой противодействие полиции, войска, знала… но глаза её были сухи.

Многие рабочие уже успели вооружиться. Кто не сумел раздобыть оружия, тот просто вышел с ломом, дубиной, тяжёлыми щипцами для угольев.

Передавали, что всё Сент-Антуанское предместье покрылось баррикадами. Они возникали и на других узких улицах города. Всё шло в ход для их постройки: бочки, груды наскоро собранных камней, мешки с песком, пустые телеги, опрокинутые омнибусы.

Маршал Мармон, которого Карл X назначил главнокомандующим военными силами Парижа, выставленными против восставших, сосредоточил швейцарские полки с четырьмя пушками на площади Людовика XV, поставил 1-й гвардейский полк у особняка министерства иностранных дел, отряды жандармов на площади Карусели и, наконец, линейные войска на Вандомской площади, на бульварах, на площади Бастилии. Он считал, что таким образом он будет держать в руках узловые пункты и даст двору время, чтобы начать переговоры с восставшими.

Хотя Карл X, прислушиваясь к уверениям своих придворных, считал, что с «бунтующими» парижанами справиться не трудно, он заблаговременно перебрался в загородный дворец Сен-Клу. Свой дворец в Тюильри он предоставил в распоряжение Мармона.