Чердак на Куин-стрит

– Неправда. Я это точно знаю. – Она покачала головой, как будто проясняя ее. – И я знаю, что ты стоишь за всем остальным, что происходит в доме. Признайся.

– Поверь мне, Ребекка. Я понятия не имею, о чем ты.

– Имеешь, и какое! Каждый раз, когда Марк или кто-то из съемочной группы подходит к лестнице, когда Джейн находится там с близнецами, их отталкивают чьи-то ледяные руки. Первый парень уволился после того, как сломал при падении палец, так что не похоже, что он все выдумал.

– Может, он просто неуклюжий? – спросила я, изобразив надежду.

– А те другие трое парней, которые говорят то же самое? Они тоже неуклюжие?

Прежде чем я смогла придумать правдоподобное объяснение, Ребекка продолжила:

– И кто бы это ни был, он не подпускает Марка к напольным часам. По его словам, всякий раз, когда он входит в гостиную, волосы у него встают дыбом. Он чувствует, как чьи-то руки хватают его за рубашку и тянут прочь всякий раз, когда он оказывается на расстоянии пяти футов от часов.

Я ничего не сказала, но была уверена: Луиза защищает детей и не пустит на лестницу никого из посторонних людей. Скорее всего, неполадки с электричеством тоже были ее проделками. Это был ее способ показать свое недовольство по поводу вторжения в ее дом. Что касается того, кто не давал Марку подходить слишком близко к напольным часам, то у меня имелись свои теории. Я невольно вспомнила девушку с расплавленным лицом и ее собаку по кличке Отис. Я уже видела ее в гостиной с Нолой. Просто не смогла понять почему.

Я сделала глубокий вдох. Если я хотела вызвать ее на откровенность, мне следовало ответить взаимностью.

– Во-первых, Марку нечего возиться с часами. Да, я признаю, что я… общалась с Луизой. Она всегда защищала моих детей, и я дала ей ясно понять, что она получила мое полное одобрение на весь период съемок. Если она слегка… переусердствовала, я не намерена ее останавливать. Возможно, когда ты станешь матерью, ты поймешь.

Она всхлипнула и снова промокнула глаза салфеткой.

– Почему Марк ничего мне не сказал, если он думает, что я виновата? – осторожно спросила я.

Ребекка ответила не сразу:

– Я не уверена. Я спросила его о том же. И он… – Она умолкла.

– Что он?

Она посмотрела на крошки и обрывки обертки на салфетке у себя на коленях и покачала головой.

– Я не смогу тебе помочь, Ребекка, если ты мне все не расскажешь.

Она судорожно вздохнула и посмотрела мне в глаза:

– Он… улыбнулся. Но не своей обычной приветливой улыбкой.

Я хотела спросить у нее, говорим ли мы об одном и том же Марке Лонго, но не стала ее прерывать.

– Он сказал мне, чтобы я не волновалась об этом, что у него все под контролем и для меня на первом месте должно быть вынашивание нашего ребенка. Что, согласись, довольно мило с его стороны, но ведь я не зря когда-то была журналисткой и, полагаю, всегда ею буду, поэтому я продолжила задавать вопросы.

Я прикусила губу, лишь бы не возразить ей, что комментарий Марка женоненавистнический, а вовсе не «милый», и потому промолчала, но моя нога предательски подергивалась от нетерпения.

Ребекка между тем продолжила:

– Поэтому я продолжила спрашивать. Он всегда ужасно гордится собой, когда ему удается что-то выяснить, поэтому я знала: заставить его рассказать мне будет несложно. Ему слишком сложно держать это в себе. Он такой умный человек, и я не могу винить его за то, что ему хочется поделиться частью своей гениальности, понимаешь?

Я подумала, что моя губа начнет кровоточить, если я буду и дальше кусать ее. Вместо этого я вымучила улыбку и кивнула, но моя нога продолжала нервно подергиваться.

– В любом случае он сказал, что нашел некое доказательство существования чего-то ценного. Такого, что, по его словам, избавит нас от долгов и обеспечит наше финансовое будущее. – Она посмотрела мне в глаза и сглотнула.

– Что еще он сказал, Ребекка? Что-нибудь, что я должна знать?

Было видно, что она колеблется, отчаянно разрываясь между своей верностью Марку и верностью семье. Но только один из нас изменял ей.

– Как будущая крестная мать Орешка и как член семьи? – Я не собиралась опускаться и разыгрывать эту карту, но Марк и его махинации всегда пробуждали во мне самое худшее.

Она оглядела шумный холл – покупателей, туристов и постояльцев отеля, что неторопливо прогуливались перед нами, пребывая в блаженном неведении о личной драме, что разворачивалась на скамейке в углу.

– Он сказал мне, что успех фильма не будет иметь значения, – сказала Ребекка, понизив голос, – и нам не понадобится ваша финансовая поддержка. Что мы будем свободны от всех наших долгов и любых обязательств перед тобой и Джеком.

Я села прямо, пирожные, которые я съела, остались лежать у меня в желудке этаким комком сырого теста.

– Он сказал тебе, что это было? – спросила я с напускным спокойствием.

Ребекка покачала головой: