Череп на рукаве

Челноки замерли. Настала пора выходить. Боцман, тот самый, что велел мне пристегнуться в самом начале полёта, вновь оказался рядом.

— Сейчас большой шмон будет, — негромко и зло проговорил он. — Ежели что, молчи и рта не раскрывай. Я говорить буду, понятно? Тут теперь эти интербригадовцы, у них крышу совсем сорвало… — Он махнул рукой, не желая вдаваться в дальнейшие подробности.

Шмон действительно имел место. Место имперской транспортной полиции и таможни заняли молодые крепкие ребята в наспех пошитой полувоенной форме с малиновыми петлицами на воротниках. Нас всех загнали в накопитель; за прозрачными раздвигающимися дверьми четверо парней колдовали за большим стационарным сканером.

Я с некоторой тревогой вгляделся в их лица — нет, никого не знаю. И хвала небесам. Не хватало ещё только быть повешенным на собственной родине по обвинению в шпионаже.

Здесь в глаза смотрели долго, пристально и волками. Карточку совали в сканер раз, наверное, триста. Вертели так и сяк, смотрели на свет, облучали ультрафиолетом и так далее и тому подобное.

Потом наконец пропустили. И я оказался дома.

…Дома.

Как же я отвык от этого воздуха, от запаха моря, от полощущихся на морском ветру листьев, от гудков с натугой тянущих сети маленьких сейнеров, до сих пор промышляющих «диким ловом»; я забыл, что такое шагать по улицам Нового Севастополя без мышино-серой парадной формы или боевого камуфляжа и нагло пялиться на девчоночьи коленки — ведь я сейчас не какой-нибудь там «защитник Империи». Сейчас я просто человек. Вынырнувший в прямом и переносном смысле из смрадного болота и вернувшийся домой.

Среди немногих остававшихся у меня вещей была крошечная кожаная ладанка, которую я носил на шее, рядом с нательным крестом. Точнее, это был просто наглухо зашитый кожаный футляр с ключом. Простым металлическим ключом. Старомодным, такие почти всюду и давно вышли из употребления, уступив место магнитным или чиповым карточкам.

Идти мне предстояло недалеко. До ближайшей камеры хранения, где гражданам сдавались, в зависимости от потребности, «места» — от небольшого сейфа до целого ангара, если потребуется.

Я отпер ключом входную дверь. Отыскал нужную ячейку.

Конечно, цифровые замки и коды были бы надежнее, но… наверное, мы тут немного старомодны, даже когда быть старомодным никак не рекомендуется.

Замок отпирался тем же ключом, что и вход. Разумеется, другие ячейки отомкнуть им я не мог.

Снятая незадолго до моей вербовки ячейка была почти пуста. Там лежал только один простой, дешёвый мобильник.

Я быстро набрал номер. Выждал пять гудков. Дал отбой. Позвонил снова. Ещё пять гудков. И вновь разорвал связь.

Всё.

Дело сделано.

Я не собирался искушать судьбу и таскаться по главным улицам и площадям города. Всё-таки слишком многие тут должны были помнить вступление Руслана Фатеева в ряды доблестных Вооружённых сил. Я шёл всё дальше и дальше, от центра к предместьям, не чувствуя усталости, не замечая ни голода, ни жажды, и смотрел, смотрел, смотрел…

Город изменился. Словно бы расправил плечи, сбросив постылую давящую тяжесть. Нигде не осталось даже и следа Орла-с-Венком-и-Солнцем. Я нарочно сделал крюк, чтобы зайти на Соборную площадь, к приснопамятному «Штабу гарнизона Вооружённых сил Империи, планета Новый Крым» — меня влекло туда, как в старых сказаниях злодея неудержимо тянет на место преступления.

Над мрачным зданием красноватого гранита больше не вилось красно-чёрное знамя с белым кругом посредине. Не расправлял наглые крылья заносчивый орел, позаимствованный у римских легионеров. На фасаде, над узкими щелями окон-бойниц виднелись не до конца ещё отчищенные следы копоти — здание горело, но, похоже, не слишком пострадало. У входа на ступеньках лениво устроилось трое патрульных — совсем молодые мальчишки, почти что подростки, лет по пятнадцать-шестнадцать, не больше. Видно было, что они донельзя гордились полученными карабинами. Хорошо ещё, подумал я, если из этих музейных экспонатов на самом деле можно стрелять и у них не пропилены стволы.

В самом здании, похоже, шёл ремонт. Я постоял некоторое время, понаблюдал за неспешной суетой пожилых рабочих (все, как один, носили на левом рукаве бело-сине-красную повязку), привычно перекрестился на золотые купола собора и…

И совсем уже собрался идти, когда вдруг подумал — а что сделалось с той блондинкой-вербовщицей? Выжила? Или нет? Сдалась ли она на милость победителей, просила ли пощады — или молча и ожесточённо отстреливалась до последнего патрона, хладнокровно послав последнюю пулю себе в висок?..

Я шагал дальше и отчего-то думал о ней. И о других, оставшихся на планете, после того, как «Танненберг» ушёл с неё в дальний бросок к Омеге-восемь. Наши новокрымчане ни за что не тронули бы офицерских жён и детей, оставшихся на планете, но вот за госпожу Дариану Дарк я бы не поручился.