Череп на рукаве

…Биоморфы нашла собака. Пёс моего отца по кличке Узнай. Серые шары, сваленные в глубокую яму, аккуратно прикрытую лапником. Не таинственный саркофаг, не храм Древних в глубине гор — самая обычная яма, судя по всему, не столь уж давно выкопанная. Лапник был сломан не больше трёх-четырёх дней назад, определили они. Дариана Дарк, тогда совсем молоденькая, начинающая террористка, первая настояла, чтобы заняться ими вплотную. Несколько лет втайне, под прикрытием совершенно других тем, в новокрымском и ещё ряде других, университетов на удалённых планетах шли работы. И с самого первого дня исследователям улыбалась удача. Результаты экспериментов неизменно оказывались чёткими и однозначными, всё получалось, не было проблем ни с сиквенсом, ни с клонированием, ни с экспрессией, ни с тестированием белок-белковых взаимодействий. Словно кто-то очень хотел, чтобы у молодых исследователей всё получилось.

Это была заря нового Сопротивления, как пафосно говорили тогда. Оно создавалось тогда разом на многих пограничных планетах, ещё не утративших своих вольностей, ещё не подпавших под железную имперскую пяту, ещё не существовало тотального и всеобъемлющего контроля, ещё бороздили космос независимые торговцы; тогда на границах заселённого людьми пространства ещё допускались многие вольности.

Биоморфы удалось переправить в различные университеты. Исследования затянулись; однако Дариане Дарк удалось тогда практически невозможное — она обеспечила полную секретность всего этого дела. Мало кто понимал, над чем в реальности он работает.

Их было всего пятеро, кто понимал, что на самом деле они обнаружили. Дариана Дарк на этой операции завоевала себе изрядный авторитет. Дерзкая, смелая и решительная, она тем не менее после этого как будто бы отошла от «проблемы биоморфов», занялась открытым террором, стала кумиром множества юнцов и девчонок на «независимых» планетах, что одна за другой оказывались в те годы под имперским сапогом.

— Если бы мы знали… — отец ударил себя кулаком в ладонь. — Сказать по чести, она обвела тогда вокруг пальца всех, даже меня. Никто не верил, что ей… и её фракции когда-нибудь могут понадобиться биоморфы. Исследования шли своим чередом; они всё быстрее переходили, так сказать, в общетеоретическую сферу: каково происхождение биоморфов, как они очутились на Новом Крыму, являются ли они артефактами природного или иноземельного происхождения, какие условия могли обеспечить их возникновение, и так далее и тому подобное. Ну, знаешь, обычные пиайские[19] разговоры…

Я знал.

— Дариана не устраивала, что называется, поножовщины. Она тихо и без лишнего шума заполучила нужное количество активного ингредиента, как мы тогда называли биоморфы. Она никого не убирала, она вообще изо всех сил делала вид, что ей нет никакого больше дела до нашей находки — мало ли артефактов, совершенно бесполезных для великого дела освобождения! Короче, она сделала всё, чтобы сбить нас со следа. И мы поддались. К тому же у нас хватало собственных проблем. Никто так и не научился штамповать из этого биороботов, покорных и бесстрашных, — отец тяжело усмехнулся. Рот его скривился в гримасе. Словно он сейчас ненавидел самого себя.

— Так, папа, это что же, Тучу и всяких прочих «маток» придумала тоже Дарк? — поразился я.

— Ты забыл, что ещё не успел рассказать мне об этом? Давай-ка, ты молодой, дай перекурить старику. Говори!

…Я рассказал. О степях и горах Омеги-восемь. О пещере и истоке. О Туче, гибнущих вертолётах, ответном ударе Тучи, о нашем бегстве. О плене (отец дёрнулся) и, наконец, — о реакторе.

Пальцы отца вцепились в подлокотники. Он чуть приподнялся, прямо-таки буравя меня взглядом.

А я, как говорят в романах, «словно вновь переживал те ужасные мгновения». Видел лицо Дальки, которую Дарк собиралась в тот миг «повязать кровью», слышал как со стороны свой собственный голос, слышал короткий свист воздуха в ушах, чувствовал липкую тёплую слизь, обхватившую тело…

— И они не тронули тебя… — мёртвым голосом проговорил отец.

— Не тронули. Только почему у тебя взгляд такой? Ты что-то знаешь? Папа!

…Наверное, он смог бы ещё долго отнекиваться и запираться. У меня ведь не было никаких доказательств, одни только подозрения. Смутные и нечёткие.

— Юра, скажи ему, — раздался у меня за спиной голос мамы. — Скажи, скажи. Он сильный и хороший мальчик. Он достоин.

— Мама?.. — пробормотал я. Уж её-то здесь никак не должно было быть!

— Я, пожалуй, сама скажу, — резко ответила она, шагнув ко мне. — Руслан, мы… я…

— Попытка создать идеального солдата была предпринята, — прошептал за спиной у меня отец. — Мы одни, кто понял, что нужен наш, человеческий, геном…

— Мы одни, кто случайно подобрал стимуляторы, — глядя прямо мне в глаза, проговорила мама. — Мы одни, кто понял — зародыш нуждается в материнской утробе, чтобы выжить. И мы…

— Создали тебя, — простонал отец. — Сперма… яйцеклетки…

— А потом я вынашивала тебя. Девять месяцев. И рожала. Как положено, в муках. Ты — человек, Руслан, ты мой сын. Но в тебе и плоть биоморфа.