Там умирали мои предки. На скверных «тридцатьчетверках» с ещё более скверной оптикой — против первоклассных боевых машин Рейха, поражавших русские танки с двух километров — против жалких пятисот метров, с которых пушка Т-34 ещё могла осилить немецкую броню.
Пятая гвардейская потеряла в том бою три четверти своих танков. Но задачу она выполнила. Рейх не прошёл в Прохоровку. И пусть тот же Гланц задним числом теперь уверяет, что танковый корпус СС «и не собирался наступать». Пусть. Я знаю правду.
Чай быстро кончился в кружке. Как хорошо, когда можно просто протянуть руку за чайником и…
— Рус! — негромко окликнула меня Гилви.
Я повернулся. И не то чтобы обомлел — не мальчик, слава богу. Но что изрядно удивился — это точно.
Она стояла в дверном проёме. Как сказал бы какой-нибудь литератор — полуобнажённая. Хотя я сам предпочитаю более простое «полуголая». Во всех обязательных к ношению «подружками» подвязочках, чулочках и прочих деталях женского нижнего туалета, названиями коих я никогда не интересовался. Далька, например, и лифчика-то отродясь не носила.
Очевидно, Гилви, в свою очередь, как и dame гауптманн, следовала каким-нибудь методичкам Академии Военной Психологии.
Наверное, всё это должно очень сильно возбуждать. Не знаю, может быть, я ненормальный — с точки зрения методичек. У меня лично всё это вызывает чувство стыда с поджиманием пальцев в ботинках.
— Красивая? Нравлюсь? — осведомилась она, кокетливо выгибаясь. — Может, всё-таки отложишь книжку и перейдём к несколько более весёлым занятиям?
— Гилви, — осторожно сказал я, не закрывая книгу. — Прости, пожалуйста, зачем тебе это надо? Прошлый раз всё было хорошо. И тебе, и мне. Зачем всё это… представление? Можно подумать, ты от желания умираешь. Господи, Гилви, я же знаю — у тебя тяжёлая, выматывающая работа. Работа, а не удовольствие. Удовольствия от очередного рекрута в твоей постели ты не получаешь. Совсем даже напротив. По-моему, радоваться надо, что мне от тебя ничего не нужно.
— А ты думаешь, мне приятно, что ты на меня как на бревно смотришь? — вспыхнула она. — Что лучше всего меня бы тут совсем не было?
— Прости, Гилви, — я поднялся. — Не хотел тебя обидеть.
Она скорчила гримасу.
— Не хотел, не хотел, я знаю… Просто обидно, что я для тебя вообще не существую. В кои веки зашёл нормальный хороший парень — и на тебе…
— Откуда ты знаешь, что я нормальный? — заметил я. — Нормальный бы, наверное, тебя бы успел уже раза два, а то и три…
— Куда им! — Гилви махнула рукой, засмеялась. — Слабаки. Один гонор, и ничего больше. И каждый требует, чтобы ему сказали, будто бы он — самый лучший и способен за ночь сто девственниц осчастливить. Ты когда-нибудь осчастливливал девственницу, Рус?
— Что-то не припоминаю, — сказал я, и мы оба засмеялись.
С ней отчего-то было легко смеяться. И говорить. И даже господин штабс-вахмистр Клаус-Мария Пферц… в моём изложении получался вовсе не извергом, каким его не без основания считали почти все рекруты, а забавным шутником.
— Клаус-Мария? Вахмистр? — Гилви вдруг наморщила лоб, что-то припоминая. — Как же, как же… подружка про него рассказывала… Вошёл, такой весь из себя бравый, грудь в орденах, морда в шрамах. А потом… — она прыснула, — вдруг ей и говорит: «свяжи, мол, мне руки колготками, раком меня поставь, сама садись сверху и хлещи меня по голой заднице, как только можешь». Представляешь?…
Я не слишком в это поверил, но тоже старательно расхохотался. Наверняка это тоже соответствовало какой-нибудь психологической методичке, рекруты должны смеяться втихую над начальством, чтобы кто-нибудь не разрядил в это самое начальство всю обойму.
Отсмеялись. Выпили ещё чаю.
— Завидую я твоей девчонке, — вдруг сказала Гилви. — Мне бы такого парня… когда с другой — можно, чуть ли не заставляют — он ни-ни… Чего она на тебя взъелась, не скажешь? Я всё равно никому не расскажу. Да и не бываю я в ваших краях — знаю, там имперцев не любят…
— Вот потому и она тоже меня… того, — не выдержал я.
— Из-за того, что ты в армию пошёл? — ахнула Гилви.
— Ну да.
— Ну иду… вот глупая, — успела поправиться Гилви. — Империя, армия — это же хорошо! У нас на планете армию все любят.
— А откуда ты?
— Третья Зета Жука. У нас, покуда Империя не пришла, плохо было. Ой как плохо! Лорды всё под себя подгребли, сословия, цехи, ля-ля, тополя, туда не шагни, здесь не ступи, не суй своё простонародное рыло к благородным, первую ночь — сеньору…
— К земле не прикрепили, часом?