Череп на рукаве

Сказал я и о том, что, по моему мнению, если наш противник способен к самообучению (а он наверняка способен) — он пойдёт по пути миниатюризации своих «боевых средств». Сперва, очевидно, спустится до вирусов и патогенных бактерий. Но скорее всего стабилизируется на уровне пчёл, ос или шмелей.

Меня слушали внимательно, не прерывая. Фон Валленштейн самодовольно погладывал на секуриста — вот, мол, какие у меня обер-ефрейторы, так сразу и не подумал бы, что русский, что не «стержневой нации» человек…

— А как же дети? — дождавшись, пока я выдохнусь, спросил секурист. — Дети, которых ты подстрелил в Кримменсхольме? Псионические способности противника как вписываются в твою картину?

Я покачал головой. История с детьми на самом деле не лезла в рамки какой-либо теории. Если дети были настоящими, а щупальца нам просто привиделись — то почему бы просто не отдать нам приказ перестрелять друг друга? Для чего такие сложности? Универсальный закон стратегии — простота и рациональность. Рациональности я в данном конкретном случае не видел.

— У нас есть свои предположения, — сказал секурист, вальяжно закидывая ногу за ногу. Я увидел, как поморщился Валленштейн. — И первое из этих предположений… Скажи, обер-ефрейтор, ты не думал, что под ментальным контролем были не дети, которым наш неведомый неприятель отдаёт псионический, невербальный приказ на сверхчувственном уровне, — а ты и твоё отделение? Что вам приказали увидеть то, что вы увидели? Я пожал плечами.

— Господин риттмейстер, нам можно внушить, что у ребёнка щупальца вместо рук. Но я не верю, чтобы эти детские руки сумели бы продавить кевларовый воротник брони. Гарротой его так просто не возьмёшь. — И поэтому?.. — ласково подбодрил меня секурист. Лейтенант выразительно кашлянул, фон Валленштейн нахмурился, уже не считая нужным скрывать своих чувств. — И потому я не верю, что эти дети были детьми, — твёрдо закончил я. — Почему бы не предположить, что… — Не заговаривайся, обер-ефрейтор, — поморщился секурист. — Ты, конечно, не хочешь сказать, что мы вынесли своё суждение, потому что наш, — он усмехнулся, — наш «неприятель» исказил показания приборов и данные тестов, так что мы приняли чудовищных монстров за тела невинных детей?

Я подумал, что для научного диспута место выбрано немножко неудачно.

— Не могу знать, господин риттмейстер! Говорил, что думаю, — по-уставному выпучив глаза и вскинув голову, рапортовал я.

Э — Гм, Карл… — прокашлялся уже и Валленштейн. — Что, Иоахим? — резко повернулся секурист. — Убиты дети. Их родители уже подали петиции со всеподданнейшей просьбой покарать злодеев. Как ещё можно им объяснить смерть их детей от пуль?! Лемуры огнестрельным оружием не обладают. Ты, обер-ефрейтор, — голос риттмейстера зазвенел, — ты с Нового Крыма. Ты неблагонадёжен. Как и все твои, гм, соплеменники. И я утверждаю — ты намеренно убил этих детишек. Движимый ненавистью к «стержневой нации», опоре нашей славной Империи.

— Господин ритгмейстер! — Теперь звенел сталью уже и голос Валленштейна. — Если вы выдвигаете обвинения в адрес моего обер-ефрейтора…

— Если бы выдвигал, господин подполковник, мы бы уже разговаривали с ним в других обстоятельствах и в другом месте, — мрачно огрызнулся секурист. — Мне было важно проверить мои предположения. Я же вас предупреждал. Разве не так?

— Так, но…

— Тогда, с вашего разрешения, я закончу, герр оберст-лейтенант. Так что, обер-ефрейтор? Ты продолжаешь настаивать? Я ведь могу на самом деле выдвинуть против тебя обвинения, и тогда…

Он выразительно выложил на стол пару звякнувших никелированных наручников. Старого образца, такие давно уже не применяются в войсках.

— Господин риттмейстер, я невиновен. Но я не сомневаюсь, вы поступите так, как вам велят долг верноподданного Империи и честь офицера.

Сексоты, охранка и им подобные очень любят, когда им напоминают об офицерской чести. Трусость в таком случае очень легко скрыть под маской благородства и милосердия.

Но этот секурист, может, и сволочь — однако вот трусом он точно не был. Он только усмехнулся в ответ на моё высокопарное заявление.

— Обер-ефрейтор, дело о твоём поступке пошло в производство. Мы не можем игнорировать петиции верноподданных нашей великой Империи. Так что мы с тобой ещё поговорим… после. А пока можешь идти. И подумай как следует, что ты скажешь дознавателям, когда мы вернёмся на базу. Можешь идти.

— Обер-ефрейтор, останьтесь, — ледяным голосом вдруг сказал Валленштейн. — Господин риттмейстер, мне кажется, ваши непосредственные обязанности требуют вашего присутствия в помещении аналитического отдела. Не смею больше вас задерживать, господин риттмейстер.

Я ожидал, что секурист начнёт злобно шипеть и грозить Валленштейну последствиями, однако риттмейстер только рассмеялся.