Череп в небесах

– Я понимаю, Руслан, что ты ещё очень многое можешь мне рассказать. Как оборачивалась ситуация на Новом Крыму, как... впрочем, сейчас это уже не слишком важно. Тебе нет смысла рисковать и возвращаться за линию фронта. Поверь, тебе более чем повезло, что ты уцелел во время последней артиллерийской подготовки. Командование корпуса располагает более чем двойным, против штата, комплектом тяжёлых средств.

– Там погибают мои соотечественники, – тяжело проговорил я. – Карательные операции во Владисибирске, чему я сам был свидетелем, не оставляют им выбора. Лучше умереть сражаясь, чем ждать, пока тебе приставят ствол к затылку и нажмут на спуск. Или отправят на Сваарг. Надо любой ценой добиться прекращения имперского наступления. Переговоры с теми же добровольцами, какие ещё живы, ни к чему не приведут. Французы тоже настроены решительно. Прекратить это кровопролитие может только захват Дарианы Дарк.

Валленштейн помолчал. Гордость офицера-аристократа, представителя «стержневой нации», боролась в нём со здравым смыслом.

– Да, конечно, – наконец проговорил он. – Я понимаю. Единство Империи для меня... значит очень много, но не является фетишем, целью, оправдывающей какие угодно средства. Я понимаю, что ты имеешь в виду, Руслан. Убедить командование корпуса прекратить наступление можно, только пообещав ему, что взамен мы доставим в штаб саму Дариану, живую, здоровую и полностью готовую к употреблению.

– Едва ли командование корпуса удовлетворится одними нашими обещаниями.

– Справедливо. Поэтому надо не просто «пообещать», а убедить, показав, что нам известна её лёжка. Я... считаю, что можно несколько... приукрасить истинное положение вещей, – Валленштейн досадливо потёр подбородок. – Но лишь после того, как у нас появится хотя бы одна зацепка. А до этого...

– А до этого мои сородичи будут умирать под имперскими залпами.

Валленштейн отвёл взгляд.

– Руслан, пойми, я сделал всё, что в моих силах.

– Я понимаю. Но понимание уже никого не волнует. Могу ли я чем-то помочь?

– Можешь присоединиться к шарфюреру Паттерс, она у нас возглавляет команду, работающую прямо отсюда.

Я покачал головой.

– Едва ли смогу оказаться чем-то полезен: никогда не занимался криптографией.

– Ничего, ничего, нам сейчас все нужны, – неопределённо ответил Валленштейн, протягивая мне руку. – Насчёт тех двоих не волнуйся. «Танненберг» не воюет с детьми, и никакие тайные полиции и контрразведки меня в этом не поколеблют. За твоими вещами, Рус, формой, документами и всем прочим я немедленно пошлю. Ну и, разумеется, для вышестоящих проверяющих должен быть полный ажур с твоей командировкой, во всяком случае, с возвращением из неё. Этим я тоже займусь, а ты дождись, пожалуйста, здесь. Разрешаю ненадолго отвлечь одну старшую шифровалыцицу для приватной беседы, – и он улыбнулся.

* * *

– Господин лейтенант! – заулыбалась мне Гилви. Так хорошо и так тепло, как... как мне когда-то улыбалась Далька, в самом начале нашего с ней романа.

– Вольно, шарфюрер. И – без чинов.

Гилви продолжала улыбаться.

– Ну, – неопределённо начал я, – и как ты тут? Всё это время?..

– Плохо, – неожиданно пожаловалась она. – Потому что без тебя, Рус.

Я чуть не поперхнулся. Девушки-операторы изо всех сих делали вид, что ничего не замечают.

– Мне кажется... такие разговоры...

– Ты прав, надо вести не в этом месте, – и Гилви, вцепившись мне в рукав, потащила за собой в отгороженный стойкой вычислительных блоков закуток у задней стенки трейлера.

– Я по тебе очень, очень, очень скучала, – едва шевеля губами, прошептала она, вставая вплотную, так, что я чувствовал её упругую грудь. – А ты по мне?

– Ну, ещё бы, – соврал я. – Как вспомню тебя в тех чулочках...

Гилви хихикнула, но улыбка мигом истаяла.

– Только потому и вспоминал?

– А разве такое зрелище забудешь?

– Ну, тогда-то ты только и знал, что за книжкой прятаться... – она погрозила мне пальцем.

– Гил, да ладно тебе... Скажи лучше, как ты здесь?

– Как я здесь... – она опустила глаза и вздохнула. – Да как обычно, Рус. Работала, как лошадь. Вот, шарфюрера дали.

– А как ты оказалась в «Танненберге»?

И тут я подумал, что этот вопрос мне следовало задать ей давным-давно. Ещё тогда, на Омеге-восемь. Гилви носила в петлице две молниеобразные руны. Эту эмблему оставило себе только одно имперское ведомство, Gehaime Staatspolizei, занимавшееся порой совершенно неожиданными делами. Гилви, собственно говоря, совершенно не должна была трудиться какой-то там шифровалыцицей в штабе полка, пусть даже его традиции восходят к Waffen-SS.

Гилви Паттерс была единственной шифровальщицей, кто носил чёрную форму.

– Да очень просто, сама подала рапорт, меня и прикомандировали, как особо отличившуюся, – легко ответила девушка. – В кадрах Gehaime я осталась. А тут числюсь в служебной командировке.

Стоит ли мне говорить, что это должна была быть донельзя странная командировка?