Черепаха Тарази

Все замерли с открытыми ртами, только Армон не выдержал и подался вперед, будто хотел побежать на помост, чтобы остановить весь этот балаган. Но Тарази сжал ему руку и так до конца представления держал Армона властно и повелительно.

— Расскажи, как мы любили друг друга, — попросила Майра черепаху. Как ты обещал жениться на мне… и обманул…

Черепаха, доселе стоявшая как неживая, сердито повела мордой по сторонам, чтобы увидели все на ее губах презрительную гримасу, и ответила:

— Я был наивен, а ты, плутовка, обманула меня и приехала к негодяю Фарруху, моему слуге. Я вас всех презираю, и тебя, и Денгиз-хана…

Зрители, после нескольких минут шока, справились наконец с изумлением, и такой хохот поднялся, так воздух затрясся… Ведь все поверили, наивно думая, что это заученный черепахой текст, бесхитростный, но житейски правдивый, такой и должен быть в балаганных пьесах.

Кстати, и сама Майра, и все, кто был в юрте, на это и надеялись, зная наперед, что даже самые правдивые и сокровенные слова черепахи зритель воспримет как вымысел, — поэтому не боялись вымогатели разоблачения.

Майра с улыбкой выслушала черепаху, невозмутим был и Фаррух. И только сама черепаха смутилась. Она надеялась, что толпа поймет, о чем речь, осудит Майру и всю компанию, если узнает, как жестоко поступили они с бывшим судьей и хозяином постоялого двора, — думала она об этом еще до выхода на помост, хотя была готова и к тому, что за такое откровение немец обязательно пройдется тростью по ее спине.

Черепаха, справившись со смущением, хотела крикнуть в толпу, сказать, что она не лжет, но подумала, что здесь даже человек с нормальным обликом ничего не докажет, ну а черепахе и подавно не поверят, ибо те, кто готов платить, уже заранее приготовились к забавному представлению…

— Скажи, как ты смогла сделать дыру в стене, чтобы убежать из дома? — поглаживая черепаху по панцирю, задал свой вопрос Фаррух.

Но черепаха опустила моду, прижав ее к сырым доскам, уже своим видом подчеркивая нежелание говорить больше.

— Ладно, — начал выходить из положения Фаррух, — на сегодня хватит. Если ты сразу расскажешь все, чему тебя учили, завтра никто не захочет прийти сюда. Мы разоримся…

— Пусть говорит! — закричали из толпы. — Говори, черепаха!

Эти два-три голоса потянули за собой гул толпы, которая требовала, умоляла, угрожала:

— Ну, еще несколько слов, черепашенька, черепуленька, черепашище… Но черепаху уже увели в юрту, и Майра переждала, пока утихнут крики, и прыгнула вниз, чтобы пройти по кругу с чашкой. И каждый добросовестно бросал в чашку монету, слыша от Майры: «На яйца ей, на змей, бедняжке…» И только трое не заплатили за представление — Тарази, Армон и Кумыш, тот самый горец, которого встретил однажды наш тестудолог на пустыре, во владениях Денгиз-хана.

Видя, что Майра приближается к ним с чашкой по кругу, Тарази и Армон повернулись и ушли с площади. Кумыш же сразу пробрался к Майре, чтобы смотреть, кто сколько бросает, и подсчитывать.

Кумыш был пайщиком этой компании. Еще задолго до первого представления он узнал, что где-то за городом Гольдфингер готовит цирк, самым доходным номером которого будет номер с говорящей черепахой.

Упрямый горец все же нашел Гольдфингера, чтобы потребовать у владельца черепахи долги. И слово в слово, как рассказывал он когда-то Тарази, Кумыш повторил Гольдфингеру историю того, как пропал у них в деревне торговец, который задолжал ему кругленькую сумму.

— Вы что, не верите? — кричал Кумыш и бил себя в грудь. — Посмотрите, на что похож ее панцирь? На чашу весов. А повадки? Трусливые, подлые, так и хочет спрятать морду от стыда!

— Да что ты мелешь? — толкнул его в шею Голдфингер, боясь, как бы незнакомец не помешал его предприятию.

Вместе с Фаррухом прогнали они назойливого Кумыша до самых городских ворот, но под вечер Кумыш снова выглянул из-за юрты шутов.

— Смотрите! — закричал он, размахивая какой-то бумагой. — Я все подробно написал судье. Лучше решим все мирно. — И на всякий случай приготовился к бегству.

— Ну, что с ним делать? — взмолился Гольдфингер, толкая в бок спящего Денгиз-хана. — Он может все испортить…

— Пусть черепаха сама ему объяснит, — умно решил Денгиз-хан, не видя из-за перегородки, что черепаха, слышавшая весь этот разговор, зловеще улыбнулась.

— Объясни ему, что ты никакой не торговец! — пнул ее по панцирю Гольдфингер, думая, что сейчас все благополучно решится.

Кумыш опустился на колени перед черепахой и умоляюще протянул к ней руки:

— Ну, скажи, земляк, не соври, ты ведь Али-Тошбаккол? А я Кумыш, ей-богу, помнишь? Мы по пятницам с тобой чай пили, сидя на валуне возле твоей лавки, и меня скорпион ужалил… Признайся, тебе ведь все равно не платить. Я бы простил долги, но ведь шуты зарабатывают на тебе, земляк… А мне тебя до смерти жаль…

— Да, я Али-Тошбаккол, — криво усмехнулась черепаха.

— Ну, слышите?! — вскочил Кумыш, быстро справившись с изумлением. — Я ведь сразу догадался, что он — Али-Тошбаккол. Так что давайте мирно… Без судьи…