Черепашки-ниндзя и Чародей Зеленого Острова

Время близилось к полуночи. Темнота, окутывав­шая сад с его деревьями и ручейками, погло­щала все звуки, и в тишине, когда, кажется, будто слышишь свое дыхание, раздавался только легкий шелест ветерка; при каждом его дуновении доносился запах копоти и дыма факелов. Его светлость некоторое время изволил молча смотреть на эту причудливую картину, а потом, нагнув­шись вперед, резким голосом позвал:

—     Гиббо!

Художник как будто что-то ответил, но до моего слуха донесся лишь невнятный стон.

—     Гиббо! Сегодня я, как ты хотел, сожгу карету. Проговорив это, его светлость бросил беглый

взгляд на приближенных. В эту минуту они как будто многозначительно переглянулись и улыб­нулись, а может быть, мне это показалось. Гиббо поднял голову и почтительно посмотрел на гале­рею, но ничего не сказал.

—      Смотри же хорошенько! Это карета, в которой я раньше ездил. Ты ее, наверно, помнишь. Я хочу сейчас зажечь ее и воочию показать тебе огненный ад.— Его светлость замолчал и опять кинул взгляд на приближенных. Потом вдруг жестко произ­нес: — Внутри, связанная, сидит преступница. И, значит, когда карету зажгут, тело негодницы сгорит, кости обуглятся, и она погибнет в жестоких мучениях. Для твоей ширмы это неповторимая на­тура! Не упусти же, присмотрись, как запылает белоснежная кожа. Смотри хорошенько, как во­спламенившись, искрами разлетятся черные во­лосы.

Его светлость замолчал в третий раз, но потом, точно что-то вспомнив и смеясь,— на этот раз не­слышно, так, что только тряслись плечи,— про­изнес:

—      Такого зрелища не увидишь до скончания века! Я тоже на него погляжу. Ну-ка, подымите занавески, покажите Гиббо, кто сидит внутри!

Услышав повеление, один из слуг с высоко поднятым факелом подошел к карете и, протянув руку, одним движением откинул занавеску. Пламя пылающего факела алым колеблющимся светом ярко озарило тесную внутренность кареты. Жен­щина, беспощадно закованная в цепи... о, кто бы мог ошибиться! На роскошное, затканное цветами вишни шелковое платье изящно спускались блестя­щие черные волосы, красиво сверкали косо воткну­тые золотые шпильки. По костюму ее было не узнать, но хрупкая фигурка, белая шея и грустно-застенчивое личико... Это была дочь Гиббо!

И тогда... силач, сидевший напротив, встал и, схватившись за рукоятку меча, устремил грозный взгляд на Гиббо. Гиббо чуть не лишился рассудка. До сих пор он сидел на корточках внизу, но теперь вскочил и, протянув вперед обе руки, не помня себя, хотел броситься к карете. К сожалению, было темно, так что выражение его лица нельзя было разглядеть. Но обескровленное лицо Гиббо, нет, не лицо, а вся его фигура, как будто подтя­нутая в воздух какой-то невидимой силой, прорезав тьму, вдруг отчетливо встала у присутствующих перед глазами. По слову его светлости «за­жечь», слуги бросили факелы, и, подожженная ими, ярко вспыхнула карета, в которой сидела дочь художника.

Пламя быстро охватило верх кареты. Лиловые кисти, которыми были увешаны ее края, заколыха­лись, как от ветра, снизу вырвались белые даже в темноте клубы дыма, искры посыпались таким дож­дем, словно не то занавеска, не то расшитые рука­ва одежды женщины, не то золотые украшения разом рассыпались и разлетелись кругом... Страш­нее этого ничего не могло быть! А пламя, что, вытягивая огненные языки, обвивало кузов и полыхало до небес,— как его описать? Казалось, точно упало само солнце и на землю хлынул небесный огонь. Но отец, Гиббо...

Он хотел было, не помня себя, броситься к каре­те, но в тот миг, когда вспыхнуло пламя, оста­новился и, вытянув вперед руки, впивающимся взглядом смотрел туда, не отрываясь, точно его притягивал дым, окутавший карету. Залитое све­том морщинистое, безобразное лицо его было ясно видно все до кончика бороды. Широко раскры­тые глаза, искривленные губы, судорожно подерги­вающиеся щеки,.. весь ужас, отчаяние, страх, попе­ременно овладевавшие душой Гиббо, были напи­саны на его лице. У вора перед казнью, у грешника с десятью грехами и пятью злодействами, пред­ставшего перед князьями преисподней,— вряд ли даже у них может быть такое страдальческое лицо! И даже силач побледнел и со страхом смотрел на его светлость.

Но его светлость, кусая губы и только иногда зловеще посмеиваясь, не сводил глаз с кареты. А там... это запрокинутое лицо задыхающейся от дыма женщины, эти длинные спутанные волосы, охваченные пламенем, это красивое, затканное цветами вишни платье, которое на глазах у всех превращалось в огонь... О, что это был за ужас! В особенности в ту минуту, когда порыв ночного ветра отогнал дым и в расступившемся пламени, в алом, мерцающем золотой пылью зареве стало видно, как она, кусая повязку, которой ей завязали рот, бьется и извивается так, что чуть не лопаются цепи,— о, в эту минуту у всех присутствовавших волосы стали дыбом, словно они собственными гла­зами видели муки ада!