Черепашки-ниндзя и Чародей Зеленого Острова

—     Для сохранения тела они применили хими­ческие вещества, которые свидетельствуют о зача­точном состоянии химии. Резьба же на саркофаге говорит о примитивной цивилизации, незнакомой с машинами. На этой стадии потенциальные возмож­ности нервной системы вряд ли были особенно раз­витыми. Наши специалисты по языкам проанали­зировали записи говорящих машин, установленных во всех разделах музея, и, хотя языков оказалось очень много — здесь есть запись разговорной речи даже той эпохи, когда это существо жило,— они без труда расшифровали все понятия. Сейчас универ­сальный переводчик настроен ими так, что переве­дет любой наш вопрос на язык оживленного существа. То же самое, разумеется, и с обратным переводом. Но, простите, я вижу, первое тело уже подготовлено!

Я вместе с остальными членами совета присталь­но следил за биологами: те закрепили зажимами крышку воскресителя и процесс пластического восстановления начался. Я почувствовал, как все внутри него напряглось. Он знал, что сейчас прои­зойдет. Знал наверняка. Пройдет несколько минут, и древний обитатель этой планеты поднимется из воскресителя и встанет перед ними лицом к лицу. Научный метод воскрешения прост и безотказен.

Жизнь возникает из тьмы бесконечно малых ве­личин, на грани, где все начинается и все кончает­ся, на грани жизни и не жизни, в той сумеречной области, где вибрирующая материя легко перехо­дит из старого состояния в новое, из органической в неорганическую и обратно.

Электроны не бывают живыми или неживыми, атомы ничего не знают об одушевлении или неоду­шевленности. Но когда атомы соединяются в моле­кулы, на этой стадии достаточно одного шага, ни­чтожно малого шага к жизни, если только жизни суждено зародиться. Один шаг, а за ним темнота. Или жизнь.

Камень или живая клетка. Крупица золота или травинка. Морской песок или столь же бесчислен­ные крохотные живые существа, населяющие без­донные глубины рыбьего царства. Разница между ними возникает в сумеречной области зарождения материи. Там каждая живая клетка обретает прису­щую ей форму. Если у краба оторвать ногу, вместо нее вырастет такая же новая. Червь вытягивается и вскоре разделяется на двух червей, на две одина­ковые желудочные системы, такие же прожорли­вые, совершенные и ничуть не поврежденные этим разделением. Каждая клетка может превратиться в целое существо. Каждая клетка «помнит» это целое в таких мельчайших и сложных подробностях, что для их описания просто не хватит сил.

Но вот что парадоксально — нельзя считать па­мять органической! Обыкновенный восковой валик запоминает звуки. Магнитная лента легко воспроизводит голоса, умолкшие столетия назад. Па­мять — это филологический отпечаток, следы, оставленные на материи, изменившие строение мо­лекул; и, если ее пробудить, молекулы воспроизве­дут те же образы в том же ритме.

Квадрильоны и квинтильоны пробужденных об­разов-форм устремились из черепа мумии в воскре­ситель. Память, как всегда, не подвела.

Ресницы воскрешенного дрогнули, и он открыл глаза.

—     Значит, это правда,— сказал он громко, и ма­шина сразу же перевела его слова на наш язык.— Значит, смерть — только переход в иной мир. Но где же все мои приближенные?

Последнюю фразу он произнес растерянным, жа­лобным тоном.

Воскресший сел, потом выбрался из аппарата, крышка которого автоматически поднялась, когда он ожил. Увидев нас, он задрожал, но это длилось какой-то миг. Воскрешенный был горд и обладал своеобразным высокомерным мужеством, которое сейчас ему пригодилось. Неохотно опустился он на колени, простерся ниц, но тут сомнения одоле­ли его.

—     Вы боги? — спросил он и снова встал.— Что за уроды! Я не поклоняюсь неведомым демонам.

—     Убейте его! — сказал капитан Горсид.

Двуногое чудовище судорожно дернулось и рас­таяло в пламени лучевого ружья.

Второй воскрешенный поднялся, дрожа и блед­нея от ужаса.

—     Господи, боже мой, чтобы я еще когда-нибудь прикоснулся к проклятому зелью! Подумать толь­ко, допился до розовых слонов...

—     Это что за «зелье», о котором ты упомянул, воскрешенный? — с любопытством спросил Йоал.

—     Первач, сивуха, отрава во фляжке из заднего кармана, молоко от бешеной коровки,— чем только не поят в этом притоне, о господи, боже мой!

Капитан Горсид вопросительно посмотрел на Йоала.

—     Стоит ли продолжать?

Йоал, помедлив, ответил:

—     Подождите, это любопытно.

Потом снова обратился к воскрешенному:

—     Как бы ты реагировал, если бы я тебе сказал, что мы прилетели с другой звезды?

Человек уставился на него. Он был явно заинте­ресован, но страх оказался сильнее.

—     Послушайте,— сказал он.— Я ехал по своим делам. Положим, я опрокинул пару лишних рюмок, но во всем виновата эта пакость, которой сейчас торгуют. Клянусь, я не видел другой машины, и, если это новый способ наказывать тех, кто пьет за рулем, я сдаюсь. Ваша взяла. Клянусь, до конца своих дней больше не выпью ни капли, только отпустите меня.

—     Он водит «машину», но он о ней совершенно не думает,— проговорил Йоал.— Никаких таких «машин» мы не видели. Они не позаботились сохра­нить их в своем музее.