Черепашки-ниндзя и Тайна Древнего Египта

-   Сам иероглиф не дает ответа на этот вопрос, так как египтяне, как и некоторые другие народы древности, не писали гласных. Черточка передает звук «с», а прямо угольник – «ш». Надо еще знать, какой гласный звук следует поставить в середине. На это указывает так называемый определитель, который ставился после иероглифа. В данном случае в качестве определителя дан знак писцового прибора. Значит, слово в целом читается как «сеш», что значит «письмо, запись». Так обычно начинали текст папируса. И действительно, дальше идут знакомые мне знаки и иероглифы, обозначаю­щие отдельные звуки и слова, но, как я ни старал­ся, в каком бы порядке ни переставлял их, они не складываются в понятные фразы. Так оказалось, что папирус зашифрован, а самонадеянный иссле­дователь в моем лице потерпел полное фиаско.

-   Быть может, следует попробовать еще раз?­ - неуверенно произнесла Эйприл.

-   Нет, уже использованы все известные мне способы. И знаете, друзья мои, мне даже в голову пришло, что это вовсе и не текст.

-   Тогда что же? - поинтересовался Леонардо.

-   Вот здесь, у первого иероглифа, кроме определителя в виде писцового прибора, есть еще один знак - в виде лиры. Такое сочетание знаков я встречаю первый раз в своей практике. А все  остальные иероглифы - разных размеров. Но это не случайно, так как их можно по величине рассор­тировать в семь групп. Однако и такая расстановка иероглифов не дала осмысленного текста. Тогда я подумал: уж не ноты ли это? Ведь знак лиры в сочетании со знаком, означающим слово «запись», можно при некоторой фантазии прочесть как «му­зыкальная запись». Но и эта надежда рухнула, как только я вспомнил, что у древних египтян никогда не было нотной грамоты...

  Профессор Брэдли почему-то виновато улыб­нулся. А Эйприл все хотелось сказать ему что-нибудь утешительное, но она так ничего и не придумала.

  Черепашки вернулись, когда уже стемнело. При свете фонаря все дружно ужинали за столом. Гово­рить никому не хотелось. После еды каждый занял свой спальный мешок и вскоре уснул. Только про­фессор Брэдли, перевозбудившись за день от всех треволнений, долго крутился и никак не мог вы­брать нужное положение. Его одолевали тяжелые раздумья. Увы, он так и не смог разгадать тайну папируса. Ему стало грустно и досадно, а возмож­но, он просто устал от своей скучной профессии и теперь не мешало бы ему отдохнуть. Но сколько бы он ни думал, тайна папируса не давалась ему. Наутро Брэдли решительно вскочил с ненавистного ему спального мешка, обвиняя и его в своей бессоннице, вышел из палатки, прихватив с собой папирус. Профессор Брэдли спешил встретиться с профессором Арнольдом, надеясь, что, может, у то­го хватит изобретательности, чтобы найти ключ к шифру.

  Он вернулся через несколько часов уставший и обессилевший. Положив папирус на стол, он рух­нул на свой спальный мешок и захрапел.

  Проснувшись, Эйприл подошла к столу и еще раз внимательно посмотрела на текст. Она имела кое-какое музыкальное образование и предположение профессора, что эти знаки имели отношение к му­зыке, серьезно заинтересовало ее. «A ведь это уди­вительно, - подумала Эйприл, - что у древних египтян не было нот. В те времена музыка конечно не звучала: на различных празднествах и гуляньях, участвовала в торжественных шествиях, в дворцо­вых развлечениях. Она была связана со словом, пляской и жестом. Правда, до наших дней не дошло ни одного памятника древней музыки. Напевы передавались из уст в уста от посвященных к посвященным... Впрочем, можно ли говорить о пол­ном отсутствии в древнем Египте нотной грамоты? Она была, но выражалась не в нотных знаках, а языком жестов». Эйприл попыталась представить себе оркестр, сопровождающий религиозную цере­монию в каком-нибудь древнеегипетском храме. На возвышении стоит жрец в белом плаще, и точно рассчитанным движениям его рук повинуются разнообразные инструменты: дугообразные арфы, продольные флейты, двойные гобои, лютни, угло­вые арфы, инструменты типа двойного кларнета, семиструнные лиры, большие и маленькие бара­баны...

  Какая-то быстро возникшая мысль заставила Эйприл вздрогнуть. Мысль была очень важная, но она мелькнула и исчезла. Эйприл напрягла память, ее взгляд упал на листок с иероглифами, она встала и взяла его в руки.

  Она вспомнила, что важная мысль была связана именно с текстом папируса, точнее с нарисованной на листке семиструнной лирой.

-   Семиструнная... семиструнная, - прошептала Эйприл.

  Эйприл показалось, что она близка к разгадке. Она вспоминала все, что ей было известно о лире. «Лира имеет семь струн, настроенных диатони­чески - теноровые и басовые...» Она почувствова­ла, как учащенно забилось сердце, а мысль продол­жала лихорадочно работать: «На папирусе рядом с определителем первого иероглифа нарисована лира. У лиры семь струн, а на папирусе иероглифы семи размеров. Не значит ли это, что лира - ключ к шифру? Надо только группировать иероглифы не по сходству в размерах, а соответственно строю лиры: семь иероглифов - от самого маленького до самого большого, снова семь в том же порядке и так далее...