Через Атлантику на эскалаторе

– Это от волнения. Батя сказал, что нужно тебя разыскать во что бы то ни стало и перекопать твою библиотеку на предмет выявления крамольной литературы, которая могла сохраниться у твоего отца как передовика космополитов-беспаспортных бродяг. Он говорит, что видел у тебя Ремпеля и Аркина. Есть идеи.

Следует отметить, что Илья был совсем не Ильей, а Юрием. Но все дело в том, что его фамилия была Репин, и когда при первой перекличке на первом курсе в аудитории назвали фамилию Репин, и он поднялся, Виктор выкрикнул: «приветствуем Илью Ефимовича», и с этого дня его основное имя было забыто – он стал Ильей.

Батей называли Толика. Он на четвертом курсе, к ужасу всего партбюро, кафедры марксизма и лично товарища Дубины, вырастил бороду лопатой «а-ля рюс» и ни за что не хотел ее сбривать. Еженедельно его вызывали в партбюро и уговаривали побриться. Почти каждый день его встречал на пороге института парторг Тутевич со словами: «Только вчера мы говорили о стилягах, а вы опять с бородой». Не действовало ничего: ни угрозы, ни посулы. В критических ситуациях он ссылался на классиков, для чего носил с собой портреты Маркса и Энгельса.

Я поспешил домой. Опять незабвенный Евбаз, и через полчаса я уже был на площади Богдана Хмельницкого. Я проходил мимо знаменитой Софийской колокольни, возле нее росли каштаны, на которые я лазил с приятелями еще в 1945 году. Тогда через площадь ходили трамваи, она была вымощена булыжником, и ассирийцы, жившие колонией на углу Короленко и Софиевской, играли на ней в футбол. Мы тоже играли в футбол тряпичным мячом, который мне сделала мама. Она оказалась в этом деле большой специалисткой, так как в эвакуации для подработки набивала игрушечных мишек. Выкройку я сделал сам, чем был очень горд. Мамины мячи пользовались большим успехом. Мы наблюдали за игрой ассирийцев либо с моего балкона, либо сидя на ветках каштанов. Приближение к играющим было чревато конфликтами. Заправлял ассирийцами взрослый парень – Пиня, отличавшийся скверной репутацией и крайне нервным характером.

Каштаны были очень раскидистыми. Такие же, как здесь, по другую сторону океана. Я поднял голову, поглядел на свечки каштанов, потом на часы и понял, что пора кончать с воспоминаниями. Take it еasy! Пора домой, а дом мой нынче здесь, в Филадельфии.

ПЕРВЫЙ REPRESENTATIVE (продолжение) – 40 лет спустя

Я пошел на Честнут-стрит. Chestnut-это по-английски «каштан», но каштановых деревьев на ней не было. Напротив Либерти-Плейс тусовались студенты в экстравагантных нарядах. Это был Institute of Art. Я решил немного пройтись пешком, вышел на Маркет-стрит и зашел в отель «Мариот». Я любил заходить сюда не только потому, что мне нравился этот современный отель, построенный уже при мне. Здесь был отличный отдел информации, в котором можно было взять проспекты с direction (указанием дороги) во все наиболее интересные точки Пенсильвании и Нью-Джерси, начиная от фантастических фонтанов в Садах Дюпона и кончая старомодными деревнями эмишей, где до сих пор не смотрят телевизоров, не пользуются услугами железных коней, отчаянно игнорируют правила дорожного движения и предпочитают гужевой транспорт. Кроме того, из роскошного вестибюля отеля переход вел в Ридинг-Терминал – гигантский зал бывшего филадельфийского вокзала, переоборудованный сейчас под проведение различных шоу: цветочных, компьютерных, автомобильных… Над залом вздымался дебаркадер из металлических ажурных конструкций. Трибуны шли каскадом и были отделаны мрамором. По бокам двигались эскалаторы, несмотря на отсутствие посетителей.

Это меня всегда удивляло в Америке. В огромных малопосещаемых магазинах работали эскалаторы и были открыты все двери. Я робко пробовал какую-нибудь боковую незаметную дверь – а вдруг заперта. Не тут-то было! Нет на них хороших завхозов, так тщательно заботящихся, чтобы открыта была только одна дверь или даже половинка, дабы посетитель почувствовал всю трудность проникновения в доверенное ему заведение.

Но больше всего меня умиляли в этом зале полированные металлические полосы в полу. Я никак не мог понять их функции, пока мне служитель не объяснил, что это головки рельс, оставшихся от бывшего вокзала – архитектор очень трепетно отнесся к этой реликвии. Отсюда эспланада вела в огромный Конвеншн-центр. Посетив его роскошный туалет, отделанный мрамором, хромированными деталями и многочисленными зеркалами, я вышел на Арч-стрит, где сразу же попал в шумную толпу. Здесь начинался Чайна-таун. По улице шла мощная манифестация китайцев и примкнувших к ним негров против строительства стадиона на месте Чайна-тауна. Митинг был, очевидно, несанкционированным, так как прибыла полиция, и проходил весьма бурно. Я решил тут же смыться. Иди знай, прижмут тебя к стене, наденут наручники, и потом доказывай, что ты не китаец.