Через Атлантику на эскалаторе

Мистер Бейкон взял пачку флаеров и начал читать:

– Борщ с Бейконом. Что это значит?

– Правда, остроумно? – спросил, заливаясь смехом, мистер Питман. – Это привлечет журналистов, это будет сенсацией. Есть такое знаменитое блюдо «борщ с бейконом». Читайте дальше.

– Вот какой борщ наварила группа архитекторов и художников во главе с мистером Бейконом на главной площади нашей славной Филадельфии.

Лицо бедного мистера Бейкона исказилось, он швырнул пачку флаеров на бордюр, бабочка на его тонкой шее предательски дрогнула и перекосилась, и в его глазу тревожно заблестела слеза. Очевидно, представления о юморе у моих соавторов были принципиально разными.

Неловкое молчание было прервано молодым человеком, пригласившим нас войти в музей. Нам открыли вход со стороны площади, который был обычно закрыт. Это нам повезло, так как при входе через суд нам бы пришлось пройти под металлодетектором и потом долго выяснять с охранниками подробности содержания наших сумок.

В зале размещались огромные абстрактные композиции мадам Невелсон в виде зубчатых, прямых и изогнутых деформированных конструкций с лирическими названиями «Лунный сад», «Семь сезонов цветения» и т. д.

Между ними на мольбертах разместили мои картины из серии «Наша Филадельфия». Вклад творческой бригады мистера Бейкона был довольно скромным: чертежи, покрашенные бледными акварельными маркерами, а также маленький макет. Отдельно на мольберте стояла моя картина с аркой города Сен-Луис и твеновскими фанерными хулиганами на переднем плане. Мистер Питман окантовал ее в шикарную барочную раму с позументами по углам.

Мистер Бейкон, к нашему ужасу, оказался весьма обстоятельным докладчиком. Он говорил больше двух часов. Все истомились до предела. Его исторические экскурсы были пространными, его лирические отступления в область ландшафтного дизайна – нескончаемыми. Присутствовавшие выходили и заходили, а он все говорил и говорил, только иногда ему подносили новые стаканы со spring water.

Действо, наконец, закончилось. Мистер Бейкон остался с журналистами. Мистер Питман выскочил взбешенный, прокричав: «Он даже ни разу не упомянул моего имени, кстати, твоего тоже». Это уже относилось ко мне, вскочил в свой джип и умчался. Мы покинули поле боя, так и не поняв результатов. Мы отправились домой по 95-й скоростной трассе. Наш дом размещался в районе Норд-Ист на Бастлетон авеню, напротив офиса Social Seсurity. Из окна моей студии я видел американский флаг над этим офисом. Глядя на него, я определял погоду: сильный ветер или безветрие. Хотя это в принципе особой роли не играло, так как, выходя из дома, мы тут же садились в машину. Такова уж американская жизнь.

Когда я в былые времена выглядывал из окна своей квартиры в Киеве, я видел памятник Богдану Хмельницкому. С годами менялось его окружение – вокруг него была ограда с фонарями, она то исчезала, то опять появлялась. Политические веяния отражались и на нем. Да и отношение к памятнику было неоднозначным. Сторонники дружбы Украины с Россией его приветствовали, националисты не очень, антисемиты его чествовали, евреи не разделяли их точку зрения… Он восседал на вздыбленном коне с 1888 года, указывая булавою на запад.

НАШ ДОМ

Когда я выходил на балкон, я видел не только памятник Богдану Хмельницкому, но и огромную колокольню Софии Киевской. Этот дом (улица Владимирская, 22) был живой историей Академии архитектуры УССР. В каждой из его восьми квартир жил кто-нибудь из корифеев зодчества.

На первом этаже – академик Неровецкий и профессор Колотов, крупнейший начертальщик Союза, бывший проректор Киевского архитектурного института, а также доцент Сидоренко, мой шеф, утверждавший, что «еще не настало время». На втором этаже – основатель и бессменный президент Академии архитектуры Украины Владимир Игнатьевич Заболотный, народный архитектор Украины Наталья Борисовна Чмутина, председатель Киевского союза архитекторов Николай Кузьмич Иванченко. На третьем этаже – профессор Александр Матвеевич Вербицкий, автор Киевского вокзала, известные архитекторы Алексей Александрович Таций и Алла Даниловна Иванова, директор библиотеки академии Мария Федоровна Гридина. Наконец, на четвертом – вице-президент академии Анатолий Владимирович Добровольский, директор Софийского заповедника Георгий Игнатьевич Говденко, и мы с отцом. Пусть извинит нас читатель за столь подробный перечень имен моих соседей, но это был мир, в котором я жил не только территориально, но и профессионально.