Читаем Через бури полностью

Когда после ужина он вернулся в свою каюту, то, к удивлению и удовольствию своему, увидел висящим аккуратно на плечиках свой выходной, вычищенный и выглаженный светлый костюм, приличествующий вечерним барам.

На далеком Урале Костя Куликов к величайшему своему удивлению получил впервые в жизни зафаничное письмо из, казалось, недоступной Америки, и не от кого-нибудь, а… от своего закадычного друга Саши Званцева. Даже оттуда он не прекратил их переписки:

«Дорогой мой Костя! Я начинаю серию писем к тебе о своем путешествии не только в чуждый нам мир, но и в «МИР БУДУЩЕГО», в их представлении.

Проплыли мимо прекрасной статуи Свободы, подаренной освободившемуся Новому Свету старой, доброй, полной революционного пыла и любви к прекрасному Францией. Но практичные американцы воздвигли ее на неприступном острове, соорудив в пьедестале тюрьму.

Я не удержался и сочинил эпиграмму:

Достоинств у Свободы тьма,Да жаль, в ногах ее тюрьма.

Дорогой мой друже, пишу, как обещал, уже с другого берега, переплыв в шторм океан. И наша советская группа, и почтенные дамы и джентльмены в дорожных костюмах стояли у выходного трапа и ждали причаливания. Еще недавно они проносились мимо по палубе шагами скороходов, словно догоняя отходящий поезд. На мой вопрос дюжему матросу, говорившему по-немецки, куда торопятся эти почти бегущие пожилые дамы, он ответил, что фрау совершают утреннюю прогулку и что гулять надо быстро, а по делам идти медленно, чтобы «не уронить деловое достоинство», с иронией добавил немец и ухмыльнулся.

Дамы утром гуляли, а на горизонте, словно со дна поднимался сказочный осовремененный «Град Китеж», показывая над водой не колокольни со звонницами белых церквей, а деловые свои башни. Вслед за ними всплывали их жилые каменные собратья, теснясь на скалистом Манхэттене с узкими улицами, на деле вовсе не узкими, а лишь кажущимися такими из-за непомерно высоких сжимающих их зданий.

Но продолжим по порядку. Мы столпились у сходного трапа. Корабль, не смотря на свою величину, причалил вплотную к дебаркадеру, откуда по парадным сходням для прибывших пассажиров поднимались таможенные чиновники. Все в широкополых шляпах, похожих на ковбойские, но лишь с полями по-другому загнутыми.

Тяжело ступая по палубе, подошел наш «старшина» Николай Михайлович Казанцев, ростом и манерой говорить и даже именем напоминая нашего Николая Зосимовича.

— Мне нужна дама! — объявил он.

— Какая? — игриво отозвались девушки. — И зачем?

— Ну, та самая, которая «сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку» и говорит по-английски. Проследить надо за нашим багажом.

Для скорости вместе с нами плыло оборудование выставочного павильона.

Николай Михайлович выбрал себе переводчицей Лизу Халютину, может быть, наиболее подходящую ему по комплекции.

— Не забудьте маленькую собачонку! — крикнул им вслед Вин Виныч.

Но полагавшаяся даме по Маршаку «маленькая собачонка», болтая в воздухе вместо лапок колесами, подхваченная могучим портовым краном, совершала воздушное путешествие, чтобы опуститься на американскую землю. Так прибыл в Америку наш павильонный ЗИС-101. Не раз послужит он нам для поездок в город из нью-йоркского пригорода Фляшинга, где отводилась территория для выставки.

Эту нашу «собачонку» мы увидели, выйдя на трехэтажную улицу. На втором этаже она пересекалась поперечной магистралью, а над нею проходила надземная железная дорога, которую, по контракту прошлого века, нельзя было тронуть. И паровые поезда, вопреки желанию горожан и здравому смыслу, по закону бизнеса задымляли городской воздух.

Среди многих «паркующихся», как здесь говорят, автомашин мы увидели наш ЗИС-101. Из-под него торчали чьи-то ноги.

— Никак задавил кого-то! — испугался было Вин Виныч.

— Да нет! — успокоил Николай Михайлович. — Просто американцы представить себе не могли, чтобы в нашей дикой стране, где «медведи по улицам ходят», такие автомобили делали. Вот и ощупывают его со всех сторон, устройством дифференциала и задних тормозных колодок интересуются. Потому и залез «Фома неверный» под советскую машину, желает руками все потрогать, — с усмешкой закончил наш староста.

Действительно, нам пришлось протолкаться через толпу любознательных нью-йоркцев, чтобы попасть в машину.

Николай Михайлович сел рядом с взявшимся за руль мистером Бронксом, работником Амторга, советского торгового представительства. Мы с Вин Винычем, Лизой Халютиной и двумя ее подругами втиснулись в салон. Остальных прибывших забрал присланный из Амторга автобус. Нас развезли по дешевым отелям, отнюдь не напоминавшим голливудские декорации из американских картин. Не было шикарного вестибюля, и портье у доски с ключами сидел за жалкой конторкой. Предоставленный мне номер смахивал на одиночную камеру.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фантаст

Через бури
Через бури

В новом, мнемоническом романе «Фантаст» нет вымысла. Все события в нем не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами — не случайны. Этот роман — скорее документальный рассказ, в котором классик отечественной научной фантастики Александр Казанцев с помощью молодого соавтора Никиты Казанцева заново проживает всю свою долгую жизнь с начала XX века (книга первая «Через бури») до наших дней (книга вторая «Мертвая зыбь»). Со страниц романа читатель узнает не только о всех удачах, достижениях, ошибках, разочарованиях писателя-фантаста, но и встретится со многими выдающимися людьми, которые были спутниками его девяностопятилетнего жизненного пути. Главным же документом романа «Фантаст» будет память Очевидца и Ровесника минувшего века.

Александр Петрович Казанцев , Никита Александрович Казанцев , Никита Казанцев

Биографии и Мемуары / Документальное
Мёртвая зыбь
Мёртвая зыбь

В новом, мнемоническом романе «Фантаст» нет вымысла. Все события в нем не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами — не случайны. Этот роман — скорее документальный рассказ, в котором классик отечественной научной фантастики Александр Казанцев с помощью молодого соавтора Никиты Казанцева заново проживает всю свою долгую жизнь с начала XX века (книга первая «Через бури») до наших дней (книга вторая «Мертвая зыбь»). Со страниц романа читатель узнает не только о всех удачах, достижениях, ошибках, разочарованиях писателя-фантаста, но и встретится со многими выдающимися людьми, которые были спутниками его девяностопятилетнего жизненного пути. Главным же документом романа «Фантаст» будет память Очевидца и Ровесника минувшего века.ВСЛЕД за Стивеном Кингом и Киром Булычевым (см. книги "Как писать книги" и "Как стать фантастом", изданные в 2001 г.) о своей нелегкой жизни поспешил поведать один из старейших писателей-фантастов планеты Александр Казанцев.Литературная обработка воспоминаний за престарелыми старшими родственниками — вещь часто встречающаяся и давно практикуемая, но по здравом размышлении наличие соавтора не-соучастника событий предполагает либо вести повествование от второго-третьего лица, либо выводить "литсекретаря" с титульного листа за скобки. Отец и сын Казанцевы пошли другим путем — простым росчерком пера поменяли персонажу фамилию.Так что, перефразируя классика, "читаем про Званцева — подразумеваем Казанцева".Это отнюдь не мелкое обстоятельство позволило соавторам абстрагироваться от Казанцева реального и выгодно представить образ Званцева виртуального: самоучку-изобретателя без крепкого образования, ловеласа и семьянина в одном лице. Казанцев обожает плодить оксюмороны: то ли он не понимает семантические несуразицы типа "Клокочущая пустота" (название одной из последних его книг), то ли сама его жизнь доказала, что можно совмещать несовместимое как в литературе, так и в жизни.Несколько разных жизней Казанцева предстают перед читателем. Безоблачное детство у папы за пазухой, когда любящий отец пони из Шотландии выписывает своим чадам, а жене — собаку из Швейцарии. Помните, как Фаина Раневская начала свою биографию? "Я — дочь небогатого нефтепромышленника┘" Но недолго музыка играла. Революция 1917-го, чешский мятеж 18-го┘ Папашу Званцева мобилизовали в армию Колчака, семья свернула дела и осталась на сухарях.Первая книга мнемонического романа почти целиком посвящена описанию жизни сына купца-миллионера при советской власти: и из Томского технологического института выгоняли по классовому признаку, и на заводе за любую ошибку или чужое разгильдяйство спешили собак повесить именно на Казанцева.После института Казанцев с молодой женой на тот самый злополучный завод и уезжает (где его, еще практиканта, чуть не обвинили во вредительстве), да только неустроенный быт надоедает супруге.Казанцев рванул в Москву. К самому Тухачевскому пробрался, действующий макет электрической пушки показал. Маршал уши поразвесил, да и назначил Казанцева командовать экспериментальной лабораторией и создавать большую электропушку, практическая бессмысленность коей была в течение одного дня доказана консультантом-артиллеристом.Следующий любопытный сюжет относится к Великой Отечественной. Перед мобилизацией Казанцев "на всякий случай" переправил водительские права на свое имя, но они почти и не понадобились: вскорости после призыва уже стал командовать рембазой автомобилей, причем исключительно для удобства снабжения перебазировал ее от Серпухова — в Перловку на Ярославское шоссе, поближе к собственной даче. Изобретает электротанкетки, одна из которых ни много ни мало помогла прорвать блокаду Ленинграда.Никак не понятно, например, как Александр Петрович в течение десятилетий удерживал самозваный титул классика советской научной фантастики, нигде не упоминается о личной причастности к гонениям на молодых авторов, и лишь вскользь упоминается о сотрудничестве с КГБ.Кое-что, конечно, проскальзывает. Например, каждому высокопоставленному функционеру, что-то значившему для Казанцева, он стремился подарить свою первую книжку "Пылающий остров" с непременной ремаркой типа "В газете французских коммунистов "Юманите" уже перевод сделали┘".Совершенно авантюристски выглядит работа Казанцева в качестве уполномоченного ГКО (Государственного комитета обороны) на заводах Германа Геринга в Штирии, пугал австрийцев расстрелами и даже участвовал в пленении корпуса генерала Шкуро и казаков атамана Краснова, сражавшихся на стороне вермахта, но отказавшихся капитулировать. Англичанам в падлу было кормить 60 тысяч русских, вот и сдали их, как стеклотару, Красной Армии.По возвращении в Союз Казанцева вызвали в органы для дознания на пример выяснения количества награбленного за время командировки. Велико же было изумление следователя, когда выяснилось, что Казанцев ничегошеньки себе из драгоценностей не привез.Просто Казанцев, пройдя мытарства Гражданской войны, уже знал, что злато и брюлики не являются безусловным гарантом благополучия и уж тем более не спасают от ножа или пули. Чтобы выжить, хитрую голову на плечах надо иметь. (Умиляет, например, история о том, как Казанцев после войны лет десять везде "совершенно случайно" таскал с собой военный пропуск на автомобиль "с правом проезда полковника Званцева А.П. через все КП без предъявления документов").Первый секретарь правления Союза писателей Александр Александрович Фадеев наставлял немолодого, прошедшего войну, но выпустившего пока еще только одну-единственную книжку Александра Казанцева: "Хочу только, чтобы твое инженерное начало не кастрировало тебя и герои твои не только "били во что-то железное", но и любили, страдали, знали и горе, и радость, словом — были живыми людьми". Не выполнил Казанцев наказ старшего товарища по перу, и каждая новая книжка выходила у него все муторнее и многословнее, живых людей заменяли картонные дурилки, воплощавшие в жизнь технические идеи в духе Манилова (будь то подводный мост из США в СССР или строительство академгородка где-нибудь подо льдом). Зато с идеологической точки зрения подкопаться было невозможно: строительство всегда начинал миролюбивый Советский Союз, а злобные ястребы с Запада кидали подлянки. Если же в книге не планировалось строительства очередного мегаломанского сооружения, то добрые советские ученые с крепкими руками рубили в капусту на шахматной доске диверсантов из выдуманной страны Сшландии (романы типа "Льды возвращаются").Жизнь, тем более девяностопятилетнюю, пересказывать подробно не имеет смысла. Приключения тем и интересны, что происходят не каждый день. Как беллетрист Казанцев и не стремился четко описать год за годом свою жизнь. Выхватывая самые значимые, самые запомнившиеся события, мемуарист выкидывает серые и скучные фрагменты, чтобы оставшиеся части картины заиграли ярче. Зияющие лакуны в повествовании при этом смущают только читателя, но никак не самовлюбленного автора.Если в довоенной биографии все относительно четко и структурировано и даже можно восстанавливать хронологию жизни писателя с небольшими припусками в пару-тройку лет, то второй том представляется сплошным сумбуром, состоящим из старых фрагментов литературных записей, чужих историй и баек, "отступлений вперед" о судьбе некоторых персонажей и непременной путаницей в рассказе. То ли автор скрыть что-то хочет, то ли и вправду вся послевоенная жизнь представляется для него в виде гомогенной "Мертвой зыби".

Александр Петрович Казанцев , Никита Александрович Казанцев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Сталин. Жизнь одного вождя
Сталин. Жизнь одного вождя

Споры о том, насколько велика единоличная роль Сталина в массовых репрессиях против собственного населения, развязанных в 30-е годы прошлого века и получивших название «Большой террор», не стихают уже многие десятилетия. Книга Олега Хлевнюка будет интересна тем, кто пытается найти ответ на этот и другие вопросы: был ли у страны, перепрыгнувшей от монархии к социализму, иной путь? Случайно ли абсолютная власть досталась одному человеку и можно ли было ее ограничить? Какова роль Сталина в поражениях и победах в Великой Отечественной войне? В отличие от авторов, которые пытаются обелить Сталина или ищут легкий путь к сердцу читателя, выбирая пикантные детали, Хлевнюк создает масштабный, подробный и достоверный портрет страны и ее лидера. Ученый с мировым именем, автор опирается только на проверенные источники и на деле доказывает, что факты увлекательнее и красноречивее любого вымысла.Олег Хлевнюк – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», главный специалист Государственного архива Российской Федерации.

Олег Витальевич Хлевнюк

Биографии и Мемуары