Через дно кружки

«Пожарка» имела три входа. Один, сбоку здания, вел в подвал. Теперь там был бар с тотализатором. Второй, главный, или, как раньше говорили, парадный – посредине здания. Над ним сверкала огнями вывеска «КАЗИНО». Был и третий вход. В дореволюционные времена он назывался черным. Располагался этот вход с противоположной стороны от парадного, у самого края здания. Дверь этого входа прочная, из толстой стали была перенесена с входа в подвал. Это была та самая дверь, которую в начале, даже перед началом стройки заказал и сделал Киришка. Ключи от этого входа были только у Кирилла, Коляныча, Ашота и Малолетки-Александра. Эта дверь вела к лестнице с пролетами. С нее можно было попасть и на первый, и на второй этаж, и на мансарду. Колянычу пришлось много покумекать, пока придумал такой удобный путь на их мансарду. Двери на первый и второй этаж закрывались и на замки, и на задвижки, ключи от которых тоже были лишь у наших друзей.

На мансарде получилась отличная квартира с большим тренажерным залом, кухней, комнатами и для Ашота, и для Александра, и для гостей, если такие приедут, прочими заморочками, о которых раньше они и не думали. Был на мансарде и балкон. Точнее, не балкон, а застекленная лоджия.

И вроде бы все складывалось неплохо. Единственное, что не вписывалось в радужную картину ожидаемого бытия, это автомастерская, с которой, собственно, все и началось. На время ремонта Кирилл и Григорьич соорудили в самом конце двора для нее разборный железный бокс. Но теперь в шикарное, отделанное дорогими материалами здание, возвращать ее никому и в голову не приходило. Михаил Владимирович предлагал закрыть. Эта мастерская портила вид, но Киришка не соглашался, помня о рабочих. Временно ремонт автомобилей он прекратил. Всех привлек к постройке и отделке мансарды. Теперь отпустил рабочих в отпуск. Люди чувствовали, что теряют работу, спрашивали, что будет потом, после отпуска. Кирилл понимал: ответ на вопрос «что делать?» надо найти в ближайшее время.

Решения не видел, и от этого нудило у него на душе, не было покоя. Он съездил с Колянычем на несколько дней к своим. Но лучше не стало. Вернулся. Батя сказал, что приедет позднее. Хочет побродить по лесу, пособирать грибы, подышать лесным воздухом, побыть с Ашотом, Малолеткой. Сказал, что приедет не раньше зимы.

Было начало сентября. Там, дома, в его родном маленьком городке, осень начиналась с паутины, которой, как вуалью, прикрывала лицо, стареющая красавица Осень. Изображала серьезность, солидность, а потом то ли от желтых и красных листьев, то ли от веселого, уже не палящего солнца забывала про возраст и начинала хулиганить, забавляться, подшучивать над жителями. То утром туману напустит, да такого, что не видать собственного носа, да что там носа, ресниц не видать. То дождем начнет изводить, а потом вдруг оборвет поток на полукапле и подглядывает из-за солнышка: как вы тут, граждане? Испугались? Нет? Тогда я вам еще тепла подарю. И все обсуждают: подрастут грибы к выходным или не успеют до новых холодных дождей.

В большом городе все не так. В большом городе осень начинается с рекламы колготок и капель от насморка по телевизору. А уже потом идут тупые долгие дожди, и люди ходят под зонтами, от которых немного проку, потому что с боков обрызгивают автомобили, а снизу ботинки промокают в лужах. В городе дожди идут почти бессмысленно, бестолково. Зачем им идти, если деревья и кустарники политы водой из шлангов, а пыль на асфальте поливальными машинами? И ветер в городе не нужен. Слетевшие листья сметают в кучи дворники или специальными щетками уборочные машины. Нет, в городе все бессмысленно и необязательно. И природа живет здесь по другим законам. Сказать «бестолковым» не поворачивается язык, а сказать «непонятным», так чего в них такого непонятного? Однако же все равно осень приходит, и все об этом узнают.

В эту поездку Кирилл вдруг понял, как стремительно стареют близкие ему люди. Этого старения раньше, еще летом, когда вовсю шла стройка, он не замечал, а теперь, неожиданно увидел и переживал тяжело. Тяжело, потому что никого, кроме них, у него не было. Потому что любил своих Коляныча, Ашота, намертво любил и видел, как время норовит отнять их. Будто кусок рафинада в стакане растворяет. Пройдет еще с десяток-другой лет, а то и гораздо меньше, кто же это знает, и все. Их не станет. И никто не заменит. Даже Малолетка, теперь Александр, становился седым. В этот короткий наезд Киришка понял простую истину о том, что все смертны. Как никогда до того, ясно понял. Понял, несмотря на свой молодой, не настроенный на такое понимание возраст, и заныла у него, застонала душа. Стал он особенно нежен со своими истертыми, избитыми жизнью мужиками. И уезжать не хотел, но те сами его выставили. Усадили в машину и отправили в город.

4