Через двадцать лет (СИ)

Некоторых людей семейные традиции Рубинштейнов приводили в замешательство, некоторым казались абсурдными, но саму семью это мало заботило. Эрике нравилось жить с матерью не из-за личной жадности, неуверенности или несостоятельности, а просто потому, что нравилось. Она ценила лёгкий характер Луизы, отвечая тем же. Обеих женщин связывала дружба, понятные лишь двоим шутки и стопроцентное попадание с взаимными презентами – от заколок и парфюма до кружевного белья. Немалое влияние оказали редкие приезды Элинор: та отличалась любовью к «полезным книгам» и прочими, не всегда разделяемыми взглядами. Как при подобной разнице в характерах семья держалась вместе, для людей со стороны тоже было загадкой. В список непознанного входило и достаточно уединённое празднование Рождества – без шумных вечеринок, фейерверков, громких гостей и неизбежного бардака.

Ещё не пробило девять, когда приготовления оказались закончены. Стол был сервирован, глинтвейн разлит по бокалам, съехавшие с еловых веток бантики возвращены обратно, а телевизор включен к моменту появления Билла Найи[12] на экране. Ближайшие день или два обещали отсутствие ненужных сюрпризов – обстановка складывалась идеально. Эрика, позволяя себе расслабиться, оглядела гостиную и поблёскивавшие тарелки и только тогда заметила торчащий из-под своей краешек чего-то белого.

- Что это? – пальцы вытащили маленький плотный листок, оказавшийся цветной квадратной фотокарточкой. Луиза, не успевшая ещё притронуться к рулету, покрутила вилку в руке, глядя на дочь. А затем, наконец, произнесла:

- Твой папа.

Эрика, вздрогнув, задела старательно сложенную салфетку, но не обратила на ту внимания. Быть может, интуиция подсказывала, что фраза «Всё к лучшему» способна иметь неслучайное продолжение. Но настолько неслучайное… Не в силах поверить, девушка поднесла находку ближе к лицу. На снимке были запечатлены двое на каком-то мосту, очевидно, в большом городе – при всей миниатюрности фото удалось разглядеть далеко позади высокие здания. Но отнюдь не фон привлёк внимание младшей Рубинштейн в данный момент, а люди, занимавшие передний план. Парень и девушка, сфотографированные в полный рост и от того казавшиеся крошечными, стояли, раскинув руки в стороны. Погода при съёмке выдалась ясной – оба надели тёмные очки и головные уборы, так что лица выше улыбок невозможно было разобрать: молодой человек выбрал соломенный стетсон с широкими полями, а его спутница предпочла кепку. Эрика узнала свою мать, или скорее угадала, по русым волосам и примечательной фигуре в ярко-красном платье. А вот некто рядом… С любопытством и замиранием сердца девушка всматривалась в старую глянцевую поверхность, выбросив из головы салфетки и планы на «Реальную любовь». Длинные руки парня торчали из рукавов просторной чёрной футболки, нижняя часть дополнялась ничем не примечательными джинсами и кроссовками. На одежде наблюдения и факты заканчивались – ни других людей в кадре, ни посторонних предметов. Перевернув снимок, Эрика увидела карандашную надпись, выполненную аккуратным учительским почерком Луизы:

Шоу и Роджерс

Истхиллский мост, Эйвери-маунтин

- Это над проливом Сильвер-Эш, - пояснила женщина, ковыряя порцию рулета, - мы гуляли там вместе… И да, его звали Роджерс. Джимми Роджерс.

Взяв пульт, она плавно убавила звук в телевизоре, будто предчувствуя, что настало время всерьёз отвлечься и позабыть традиции. Эрика, по-прежнему молча, разглядывала вновь повёрнутую лицевой стороной фотокарточку. Аппетит исчез, явив смятение и жажду информации. И девушка едва ли представляла, как подступиться к этой жажде. Почему сегодня? Почему вот так?

- Почему… ты не написала год здесь? – прочистив горло, спросила она. Спросила, чтобы затянувшееся молчание не перешло в разряд катастрофических. Луиза, похоже, только теперь и сама выдохнула, облизывая губы:

- Это была осень, когда мы познакомились, начало отношений. Почти за полтора года до твоего рождения.

Эрика услышала скрип пододвигаемого стула – мать осторожно пересела ближе, не зная, какой реакции ожидать, и было ли вообще хорошей идеей откровенничать в Рождественскую ночь. Девушка провела пальцем по примятому уголку фотографии, точно пытаясь восстановить её первозданный вид. «Джимми Роджерс»… Невидимый замочек, сдерживавший тайны, с треском лопнул при звуках имени и обрушился в пустоту.

- Расскажи мне, - Эрика подняла глаза на Луизу, отчаянно желая большего, - не закрывайся снова, расскажи всё.

Где-то в примолкшем телевизоре начали стремительно разворачиваться неважные теперь события. Старшая Рубинштейн улыбнулась в своей особенной манере – легчайшей, как свежий летний ветерок.

- Давай сперва поедим, а?

- Ма-ам!

- Мы будем есть, а я стану рассказывать. На сей раз обещаю.

Что-то в её голосе заставило послушаться и доверительно улыбнуться в ответ. Эрика положила снимок рядом с бокалом и перевела взгляд на сиротливую куриную ножку в тарелке. Интуиция, уже отличившаяся сегодня, твердила, что впервые отсутствие бабушки и вправду к лучшему.

* * *