Через миллиард лет

– И потому, – вставила Келли, – вы, богоподобные существа, демонстрируете вашу божественную природу, пытаясь унизить созданных вами разумных существ. А они, мы, андроиды, живем дольше и превосходим вас почти во всем.

– Мы чувствуем себя одновременно высшими и низшими по сравнению с вами. Вот именно поэтому многие из нас не любят андроидов и не доверяют им.

– Как вы, настоящие люди, все усложняете, – покачала головой Келли. – Зачем столько суеты вокруг вопроса о превосходстве? Сели, разобрались, установили различия и занялись каким-нибудь серьезным делом.

– Не выйдет, – возразил я. – Потому что в природе человека заложено желание превозносить себя, унижая тех, кто хоть чем-нибудь отличается. В давние времена от этого страдали евреи, негры, китайцы, католики, протестанты, белые – все, кому случалось навлечь на себя неудовольствие ближайших соседей. Пора расовой дискриминации прошла, религиозной – тоже.

В основном потому, что народы и культуры Земли настолько перемешались, что без помощи компьютера не разобраться, кто ты такой и кому можешь устроить погром. Теперь мы все вместе не любим андроидов. Та же самая старая песенка. Вы, андроиды, живете дольше нас, ваши тела красивее наших, у вас множество преимуществ, но мы сделали вас и потому, несмотря на зависть, можем чувствовать себя главными, рассказывать о вас анекдоты, не допускать в клубы и студенческие общества и тому подобное.

Что я, в самом деле, тебе рассказываю? Жертвой дискриминации становятся те, кто слабее большинства, но по какой-то причине вызывает у него тайное восхищение и зависть. Вот раньше бытовало убеждение, что евреи намного умнее представителей других национальностей, а негры – сильнее и подвижнее, а китайцы могут работать куда больше, чем белые, и потому негров, евреев, китайцев презирали, втайне завидуя им, пока в жилах каждого не оказался такой кровяной коктейль, что этот образ мыслей стал просто самоубийственным.

– Возможно, – холодно улыбаясь, предложила Келли, – чтобы решить проблему, стоит создать пару десятков больных, уродливых андроидов.

– Тоже не пойдет. Они просто станут тем самым исключением, которое только подтверждает правило. Единственное настоящее решение – начать выпускать андроидов, способных к воспроизводству, и наплодить метисов. Но ученые говорят, что на это потребуется лет пятьсот, не меньше.

– Лет двести, – равнодушно поправила меня Келли. – Возможно, и того меньше. За дело взялись наши биологи, андроиды. Теперь, когда мы получили права и больше не считаемся рабами или вьючными животными на службе у человека, мы начали понемногу думать о собственных нуждах.

Она меня здорово обескуражила.

– Надеюсь, мы со временем перерастем наше дурацкое отношение к андроидам, – не вполне искренне сказал я.

Келли рассмеялась:

– И когда же это произойдет? Ты сказал чистую правду: стремление кого-нибудь дискриминировать – в вашей крови. Вы, настоящие люди, право же, такие глупцы! Вы облазили всю Вселенную в поисках объекта для презрения. Вы смеетесь над медлительностью каламориан, сочиняете анекдоты о размерах и запахе динамониан, делаете круглые глаза при столкновении с обычаями шиламакиан или тхххиан или… Да просто всех галактических рас.

Вы восхищаетесь их талантами и умениями, что не мешает вам смотреть на них сверху вниз из-за того, что у них слишком много глаз, рук или ног.

Я чувствовал, что утратил контроль над нашим разговором. Я-то просто хотел узнать, что значит быть андроидом, занимать такое неудобное положение в нашем сложном современном обществе, а вместо этого вынужден давать объяснения и переворачивать для андроида идиотские предрассудки, свойственные некоему Х. Сапиенсу, эсквайру.

Спасло меня внезапное появление Яны. Она вплыла в комнату с тем мечтательным отсутствующим видом, который довольно часто приобретают люди, просидевшие пару часов в барокамере. Глаза ее были затуманены, а мускулы лица настолько расслабились, что Яна слегка напоминала лунатика. Заходишь в барокамеру, опускаешься в теплую воду со всякой химией, затыкаешь уши, прикрываешь глаза – и ты готов. Яна продефилировала мимо нас, как одна из безголовых жен Генриха VIII, посмотрела на меня, повернулась, оглядела Келли с ног до головы, улыбнулась несколько странно, сказала:

– Извините.

Голос ее был непривычным, звенящим, серебряным. Она пропела свое извинение и улетучилась. С ума сойти!

Каким-то образом это видение прекратило дискуссию о расовой дискриминации. Мы не стали ее возобновлять. Келли перевела разговор на всякие загадочные особенности трубочек с надписями, и через некоторое время я пожелал ей спокойной ночи и отправился баиньки. После этого случая у нас вошло в привычку проводить вместе вечера – сидеть в библиотеке и разговаривать.