Через пламя и ночь

Мавна с трудом оторвала взгляд от его лица и посмотрела на руку. Бледную кожу с выступающими венами уродовали чёрные письмена – непонятные и неправильные, будто какое-то оскорбление писали впопыхах. Раньше ей казалось, что это какой-то рваный узор, но теперь она отчётливо видела переплетающиеся незнакомые буквы. Она коснулась пальцем метки – края надписи были выпуклыми, шершавыми и будто бы горячее окружающей их кожи.

– Нет, – согласилась она. – Некрасиво.

Смородник резко опустил рукав обратно.

– Вот и я так думаю. Мне нужно избавиться от этого. И услышать, что я прощён. Не для отряда. Не для кого-то. Для самого себя.

– Но ведь только Сенница может тебя простить.

Он кивнул.

– Верно. Я должен доказать ей, что стою её прощения. Что я не убийца, а достойный чародей. Ты понимаешь? – На последних словах жёсткий голос дрогнул. Смородник сглотнул и продолжил уже мягче, и Мавну порадовала эта перемена – наконец он говорил, как живой человек. Как знакомый ей человек. – Я не смогу идти дальше, пока не закончу с этим.

Мавна с неохотой кивнула. Тяжёлые пряди рассыпались по плечам и груди. После бани от неё ещё пахло травяным мылом с бузиной, и она сама удивилась, когда поняла, что этот густой запах исходит от её сыроватых волос.

– Зачем тебе она? Зачем они все?

Смородник дёрнул уголком губы в печальной усмешке.

– Она – моя мать. Матушка. Одна из немногих, кто проявил сочувствие ко мне. Мне нужно знать, что я для неё больше не предатель. Не убийца. А прощённый сын.

Мавна не выдержала и, вытянув руку вперёд, тронула кончик косицы, заплетённой у виска. Ей давно хотелось это сделать. Волосы Смородника оказались такими же, как она и думала – жёсткими, и её пальцы стали едва заметно пахнуть дымом.

– Я думаю, она и так прощает тебя. Сенница тебя любит, поверь.

Мавна не решилась говорить, что видела его тогда у ног Матушки – просящего и несчастного. Но тогда ей правда показалось, что Сенница разговаривала с ним ласково – с горечью, но не без любви.

Смородник медленно качнул головой.

– Это всё не то. Мне нужно, чтобы она сказала это при всех. Чтобы стёрла метку. Своими руками. Так же, как и нанесла. Чтобы все видели, что я прощён. Все ведь видели, как меня изгоняли.

– Зачем тебе их одобрение? – Мавна была готова тряхнуть его за плечо, но могла только возмущённо шептать. – Они никогда тебя не примут. Я слышала этого Боярышника. Если все чародеи такие, как он, то они не стоят тебя. Ты лучше их. Я это знаю.

– Мне не нужно их одобрение, – фыркнул Смородник. – Я просто хочу знать, что Матушка меня не проклинает. Я виноват перед ней, Мавна. Действительно виноват. Дивник тоже был её сыном, и я не должен был его убивать. Подраться, выбить зуб, сломать нос – да. Но не лишать жизни. – Он запнулся, подбирая слова. – Она выхаживала меня, когда я лежал с разорванной спиной. А когда меня представили в поселении, то я видел, как на меня смотрят – тощий черноволосый мальчишка-райхи среди золотокудрых удельских чародеев. Они сразу сказали, что раз я не похож на них, то никогда не стану одним из них. Но знаешь, как я старался? Знаешь, чего мне стоило учиться с ними наравне? Всё ради того, чтобы порадовать Матушку. Ту, которая ни разу не говорила, что я хуже, потому что у меня слишком чёрные глаза или горбатый нос. Ту, которая верила в меня наравне с остальными детьми. Ради неё я буду до конца доказывать, что она не зря на меня надеялась.

Мавна слышала, как его голос становится всё более сиплым, а на жёстком лице появляется непривычное выражение – просящее, тоскливое, как тогда, на крыльце Матушкиной избы.

– Они говорили ей, что я отравлю колодцы. Что нашлю мор на всё поселение. Что из-за меня дети будут плакать ночами, а женщины – терять молоко. Знаешь, кого обвинили, когда на скотном дворе сдохло несколько коз? – Смородник хрипло усмехнулся. – Конечно, мальчишку-райхи. Чёрного колдуна. Того, чья искра темна и порочна, не то что чистые алые искры других чародеев. Я никогда не обращался к нашему кровному колдовству. Никогда. Похоронил его глубоко в себе. Взращивал только искру, а она горела вспышками, будто огрызалась. Но я бы скорее умер, чем сдался.

У Мавны сжималось сердце. Ей хотелось обнять его, прижать головой к своей груди и шептать что-то ласковое, перебирая длинные волосы, чтобы он понял: не нужна ему никакая Матушка, не нужны никакие чародеи, для которых он всё равно не станет равным – даже если разобьётся насмерть.

– Тогда я останусь одна, – шепнула она бессильно. – Сначала потеряла Варде, а теперь и тебя.