Через пламя и ночь

– Я твоему упырьку сказала, чтоб скорей от вас уходил. – Она пожевала губы и задумчиво кивнула сама себе. – Нечего беды притягивать. Пускай к отцу пока идёт и там посидит. А на быстрый исход ты, девочка, не надейся. Никто не знает, что теперь будет. Сиди тут, пока места освободились. Мужчины сейчас уходят кто в дозор, кто на улицах помогать. Боятся за город. Я-то сама со слободы не хожу, а вести мне приносят. В Озёрье волнения разные. Если людей закрыть в одном месте, они все перессорятся. Вот так и происходит. Кто-то приехал из других городов и застрял тут. Кто-то потратил последние деньги и не может сбыть товар в Кленовом Валу. Кто-то боится за семьи, оставленные в деревнях. Не ровён час, и на улицах начнут биться друг с другом.

Мавна слушала её и чувствовала, как в груди привычно холодеет, дыхание становится поверхностным и тело сковывает оцепенение. Выходит, скоро выехать домой не удастся… Но к оцепенению примешивалась новая тревога, ощущение, что скоро всё будет только хуже. Она тяжело вздохнула.

– Да не вздыхай. – Царжа, вероятно, надеялась её приободрить, но её голос всегда звучал грубовато-ворчливо. – Не в худшем положении. Крыша над головой есть, братец целёхонек, сама жива-здорова. Считай, приехала погостить.

– Домой хочется, – призналась Мавна тихо.

Она зажмурилась, и перед глазами будто наяву показалась её старая комнатка, залитая солнцем. Видение сменилось на пекарскую, где Илар месил тесто, такой высоченный и широкоплечий, что занимал собой половину помещения. Вспомнились запахи свежего хлеба и мешков с сушёными ягодами, гомон в очереди у лавки и голос Купавы, со смехом шепчущий на ухо какую-то очередную сплетню.

Царжа села на кровать рядом с Мавной и потрепала её за плечо.

– Ничего-о, девочка. К нам такие, как ты, нечасто захаживают. В основном местные райхи, озёрские, да чародеи тайком ходят зелья просить. А ты пришла чуть живая от страха, глаза на всё таращила. Теперь другой стала. Бойчее. Так незаметно привыкнешь и перестанешь по дому тосковать. Потерпи немного. Оно ведь, знаешь, как: то плохо-плохо, а там, глядишь, потихоньку, по ложечке и налаживается. В этот раз тоже наладится.

Мавна вздохнула и открыла глаза. В этой комнате было чуть темнее, чем в первой, где сейчас спал Раско, но всё равно намного лучше, чем в спальне с незакрывающейся дверью.

– А с Варде что будет? Новая шкурка поможет ему пройти под болота?

– Должна помочь. – Царжа поколебалась, прежде чем продолжить: – Я и сама так хожу иногда. Шкурку наколдовала, вырастила из настоящей лягушки, пришептала к себе и хожу. Ему ещё легче должно быть, дух-то в нём болотный, только тело человечье.

Мавна посмотрела на неё с любопытством. Подумала: стоит ли спросить сейчас или как-нибудь в другой раз? С одной стороны, было неловко, но никто же не тянул Царжу за язык.

– Ты правда была женой болотного царя? Варде сказал.

На удивление, она легко согласилась.

– Была, какая уж тут тайна. Вся слобода знает. Лет тридцать уже прошло. Тогда нежаки не такими были, как сейчас. А под болотами всё так же осталось.

Царжа, конечно, никак не изменилась внешне с того момента, как Мавна впервые её увидела, но теперь казалось, будто в облике колдуньи-райхи и правда проступает что-то нездешнее, словно пряди седины в её чёрной косе – это струи тумана, а родинки на шее – брызги болотного ила. Даже глаза теперь будто бы отливали зеленцой – как у Варде. Мавна поёжилась.

В дверь кто-то вошёл, и Мавна сперва испугалась, услышав тяжёлые шаги, но успокоилась, когда увидела Смородника. Он деловито огляделся и удовлетворённо кивнул.

– Здесь лучше. Первая кровать шире, поэтому я буду тут.

Он сунул Царже несколько монет в ладонь, и Мавне стало спокойнее, что жильё не останется без оплаты.

– Я тебе верну, когда домой приеду. Хлеба продам, – пообещала она, но Смородника это обещание не впечатлило – он вовсе оставил её слова без внимания, а Мавне стало стыдно: выходит, не верит, что на хлебе можно заработать.

Пока Раско спал, они, стараясь не шуметь, перенесли в новые комнаты все свои вещи и, на всякий случай, козлиную шкуру.

* * *

С утра среди чародеев вспыхивали ссоры. Бессонная ночь никому не пошла на пользу, все стали ещё раздражительнее, чем были, и Илару с Купавой пришлось взять на себя приготовление еды, потому что за выяснением отношений котлы остались брошенными.

Вокруг города ещё тлели остатки костров, прокатившихся по полям. То тут, то там чернели съёжившиеся тела упырей, и хорошо, что ветер немного разогнал неприятные запахи.

Купава крошила в котёл морковь, плотно сжав губы. Илар понимал, что во время битвы она волновалась за него едва ли не больше, чем он за неё, – надо скорее что-то придумать и устроить её в Озёрье, но упырей будто бы не стало меньше, всё так же бродили костлявыми чудовищами вокруг городской стены.

Кто-то из дозорных выстрелил в одного из упырей – обычной стрелой. Нежак забился и упал, исторгая из пасти чёрное месиво, и это вывело из себя его собратьев: завизжав, несколько упырей бросились на стену, цепляясь когтями и карабкаясь по камням и выше, по брёвнам.