Через пламя и ночь

– Позже, – отрезал Смородник. – Вы хотите заявиться к ней в такую рань? Головами подумайте. – Он постучал себя по виску, будто Илар и Купава без этого уточнения не могли бы понять. – Ещё почти ночь, они с Раско спят. А тут – вы. Она знать не знает, где вы. Распереживается, не выспится. Утром отвезу, так и быть. Терпите.

Купава радостно завизжала и чуть не кинулась расцеловывать Смородника, но тот не дался. Илар выдохнул. Если этот чародей соврал, то горько пожалеет о своей лжи. Если сказал правду – значит, они увидятся с Мавной и Раско, а у Купавы появится возможность остаться под защитой городских стен.

Покровители, пусть будет так.

* * *

Той ночью Раско скоро успокоился и заснул, а Мавна лежала на краю кровати и безучастно смотрела, как за окном алеет зарево, с каждым часом становясь всё бледнее.

Ей хотелось сгрести Раско в охапку, уткнуться лицом в его волосы, пропахшие мазями Царжи, но она боялась, что тогда он не выспится и выздоровление пройдёт хуже. Хватит им одной неспящей.

Смородник был прав: она вышла из дома, чтобы найти брата. И она его нашла – сопит себе под боком, живой и тёплый, настоящий мальчишка, не козёл. Тогда почему ей кажется, что всё равно что-то потеряно?

И думалось: а вспоминал ли Смородник своего брата так же часто, как Мавна вспоминала Раско?..

Лежать без одеяла становилось прохладно, но Мавна не находила в себе сил, чтобы укрыться. Она кляла себя за глупость: ну почему посмела вообразить, что Смородник может оставаться с ней всё время, пока она не вернётся домой? Он ведь не её собачка. Конечно, он помогал ей только из-за наказа Сенницы. И тут же уехал обратно – когда закончил начатое. А Мавна, деревенская пекарка, полезла со своими глупостями…

Хотелось ненавидеть себя за все нелепые вольности – все прикосновения, которые ему всегда были неприятны. За глупые поцелуи в щёку – ну разве её кто-то просил? Зачем надо было лезть? Что она себе возомнила? Что может кому-то понравиться? Что её внимание будет кому-то приятно? Нет, конечно. Точно не Смороднику.

Но, с другой стороны, на тот, настоящий, поцелуй он ответил с неожиданным жаром. От воспоминаний Мавну бросило в дрожь, она будто снова ощутила на себе его руки и губы – горячее, чем у тех парней, с кем она целовалась раньше.

«Наверное, он просто вспомнил, как его целовала та красивая чародейка, – горько подумала Мавна. – Представил, что я – это она».

В мыслях, как назло, нарисовались непрошено-яркие картины: Смородник и Лунница в соседней комнате, на узкой постели, и звёздный свет падает на их тела.

Мавна протяжно выдохнула. Ухватила себя за кожу на предплечье и щипнула, выворачивая до тянущей боли.

Покровители с ней, с той чародейкой. А что, если Смородника убьют? Или уже убили?.. Там упыри, там чародейские отряды. И те и другие с удовольствием лишат его жизни.

От бессилия хотелось тихо выть, но нельзя было будить Раско – поэтому Мавна щипала и щипала себя, пока из глаз не полились слёзы.

Если бы она поехала со Смородником, смогла бы его защитить?

Конечно, нет. Но могла хотя бы увидеть его в последний раз.

Было бы ей от этого легче?

Вряд ли.

А Варде? Что там с бедным Варде? Неужели и с ним больше никогда не увидятся? Его ведь тоже могут убить и упыри, и чародеи. И даже люди – дозорные.

Ведь и Илар, получается, тоже бродит где-то неприкаянный. У него нет ни искры, готовой спалить всё вокруг, ни лягушачьей шкурки, которая проведёт под болота. У него ничего нет – даже мозгов, только крепкие кулаки и много ярости.

Покровители, да что же за мужчины достались ей в жизни?

Она медленно повернулась, чтобы посмотреть на Раско. Он безмятежно спал, пока ещё такой маленький и безобидный – без искры, без шкурки, без оружия и кулаков. Просто мальчик, ни разу в жизни ещё не встрявший в драку, не державший в руках ни ножей, ни луков. Не разжигавший искру в груди. Не убивавший упырей или других людей.

«Покровители, пошлите ему счастливую жизнь. Пусть на его долю не выпадет ни войн, ни несчастий. Пусть он найдёт своё место и всегда будет там, пусть у него будет дом и крепкая семья, пусть не тревожится за близких так, как мы тревожились за него…»

Она помолилась за Раско. Потом – за Илара, за Варде и за Смородника. И снова – за Раско. Уткнувшись в простыню, шептала по кругу одни и те же слова, меняя лишь имена. Шептала до тех пор, пока слова не начали казаться полнейшей бессмыслицей.

Небо за окном сперва порозовело, потом стало светло-серым и, наконец, золотым.