Через пламя и ночь

Однажды ей приснился Варде с чёрным илом, льющимся изо рта, – это и повторилось потом наяву. Теперь, когда она думала о болотах, то невольно представляла Илара и Смородника – бледных до серости, мокрых, залитых чернотой. Эти видения так пугали, что не хватало воздуха, хотелось выйти и, как любил делать Илар, сунуть голову в бочку с дождевой водой – прогоняя все мрачные мысли. Но как без мрачных мыслей, когда вокруг – смерть и все близкие ей люди так спешат этой смерти навстречу?..

«Твой будет утопленником», – сказала ей Малица прошлой зимой.

От этого воспоминания обдало холодом.

Подумать только, ещё несколько дней назад она веселилась в кабаке и легкомысленно целовала в щёку Варде и Смородника – какими родными и красивыми они казались ей тогда и какими далёкими – сейчас.

Но хуже всего было вспоминать прошедшую ночь – жар от тяжёлого тела, от губ и от рук – и понимать, что если бы Смородник не прервался, сама Мавна была готова зайти куда дальше поцелуев.

Мавна шмыгнула носом и понадеялась, что этого не было слышно за хрустом и причмокиваниями Раско, который разделывался с угощением.

– Царя, говоришь, убить? – Царжа хмыкнула в свою кружку. – Думаешь, кроме тебя, никто такого не хотел? Это и понятно, девочка. Вам кажется, будто он – причина всех бед. Но всё не так. Его нельзя убить, потому что он и так давно мёртв. Да и нет, по сути, никакого единого царя – не цельный он. Состоит из тысяч душ, загубленных чародеями. Рассыпается на них снова и снова, даруя жизнь своим детям. А когда тела умирают, души возвращаются к нему. Его можно было бы уничтожить, подарить всем душам вечный покой, если бы чародеи смогли проникнуть под болота и сжечь царя искрой – но такого не может быть, потому что болотная вода погасит искру. Не было ещё чародея, который сможет нырнуть в болото и остаться живым.

– И это знают ратные главы? Или только ты?

Слова Царжи потрясли – она сказала это так спокойно и просто, будто повторила то, что знал каждый человек в Уделах. Но нет. Очевидно, далеко не каждый.

– Конечно. Как не знать. Про царя все знают, они же его и породили. Это про новые тела упырей не знали, потому что каждый раз они находят что-то иное, чтоб выжить. В прошлые разы наращивали себе тела, похожие на человеческие, но всё же не в точности такие. А теперь вот научились в мёртвых вселяться. Потому главы сперва так и переполошились – как же так, болотный дух вошёл в людское тело и научился им управлять! Шуму-то было. Даже до меня в моей чумной яме долетало.

Царжа вздохнула и тоже подпёрла щёку кулаком. Теперь они с Мавной сидели в похожих позах друг напротив друга, пожилая и молодая, колдунья и пекарка.

– Что значит – они породили царя? Давно?

Мавна пересела так, чтобы боком касаться бока Раско. Хотела обнять его за плечи, но он заёрзал и засмеялся, увернулся от её рук, а, допив чай одним долгим глотком, заявил, что устал. Разговор взрослых будто бы совсем его не занимал: он даже не слушал, ковырял себе сладкое и с громким хлюпаньем втягивал в себя чай.

Царжа не успела ответить на вопрос Мавны: вошла девушка-райхи и попросила что-то на их языке. Царжа стала собирать бутылёчки и заворачивать в пергамент кусочки каких-то сушёных тёмных корней, от которых пахло пряно и остро. Мавна понимала, что она тут засиделась. Выпили чаю, и хватит, нечего мешать. Раско прижался к её боку и зевнул, она притянула его к себе, перебирая золотистые волосы, но медлила с уходом. Не хотелось возвращаться в комнату – что там делать? Просто сидеть и грустить, пока Раско спит? Уложить Раско и пойти прогуляться? Одной не хотелось – кто знает, сколько на улицах лихих людей, для которых одинокая девушка может стать лёгкой целью? С Царжей хотя бы можно было узнать что-то о царе и упырях – кто ещё рассказал бы такое? Самой говорить не хотелось, но послушать Царжу она не отказалась бы.

Девушка-райхи, расплатившись, забрала снадобья и ушла. Раско положил голову на колени Мавне, развалился на своём стуле и зевнул, едва не вывихнув челюсть. Мавна понимала, что, конечно, должна отвести его наверх и уложить спать – пускай отдыхает, бедный. Но на плечи будто бы давила непомерная тяжесть, и даже встать не было сил.

– Ты его тут положи. – Царжа проводила посетительницу, закрыла дверь и указала на кровать. – Ко мне сегодня до вечера никто не придёт. Не должен, по крайней мере. Оставайся, девка. Вижу, тяжко тебе одной с братом, только что с болотного дна вернувшимся. Посидим.

Мавна заморгала, тронутая теплом в голосе Царжи. Комнатка колдуньи никогда не казалась ей уютной, наоборот, пугала: полумрак, ткани и пологи, ковры и скатерти, душный воздух, пропахший травами и мазями, маленькое окошко, выходящее на тёмную сторону улицы и лампы с закопчёнными стёклами. Но сейчас она с радостью осталась бы здесь, среди запахов, тканей и тяжёлого тепла печи, чем пошла бы в свои светлые, но звенящие тишиной и пустотой комнаты.