Через сердце

На днях звонили Маркелию из одной редакции, пригласили высказаться в возникшем споре: не устарело ли в наши дни искусство, не пора ли ему уступить свое место победоносно шествующей науке? Подумать только, как повторяет история свои зады! Ведь — батюшки! — даже нигилисты опять объявились! Конечно, лестно, что не забывают стариков, но не зазорно ли и не опасно ли ввязываться им в молодые наивные споры?..

— Мы с тобой тяжелые караси, — сказал по этому поводу Брашно, — нам с тобой по дну ходить. Тут, брат, нас никаким бреднем не достанешь. А ежели наверху дергается наживка, пускай ее хватают те, у кого губа не рваная. Мы с тобой уже не клюем. Так-то!..

По возрасту и малой подвижности оба они давно перекочевали в спокойную область музейных запасников, где все было рассортировано по полочкам и обозначено этикетками, где мирные покойники ни о чем больше не спорили. И можно было безопасно рассказывать здесь забытые анекдоты о знаменитых стариках.

Музеяне — так называли себя друзья. Это звучало гордо и многозначительно, как именование некогда воинственного, но вымирающего племени. Все спорные вопросы казались им давно решенными.

Впрочем, это не мешало друзьям внимательно прислушиваться к журнальным перепалкам и в спортивном азарте прикидывать: чья возьмет верх? Так старые кулачные бойцы следят с завалинок за молодыми задирами, обсуждая все их статьи и повадки, а заодно с удовольствием вспоминая славные драки своей молодости…

Подогретая хмельком и старыми воспоминаниями, беседа друзей вдруг оборвалась. Маркелий заметил в толпе за окном старуху в знакомом плюшевом салопе.

— Идет! — вскочил Маркелий. — Что делать, Брашно? Надо перехватывать! Вон она остановилась на углу. Лисий воротник видишь?

— Ага, вижу!

Подвижной Брашно быстро оценил обстановку. Пока они будут рассчитываться с подавальщицей, старуха уйдет. Значит, надо кому-то не медля пойти наперерез. Не очень надеясь на Маркелия, Брашно принял эту задачу на себя.

— Посмотри, как я возьму ее сейчас на абордаж! — крикнул он уже на ходу.

Маркелий с волнением следил, как он перебежал в неположенном месте улицу. Ветер развевал его седые волосы. Как ястреб, суживал он круги около стоящей на углу грузной старухи с кошелкой.

Дальнейшее произошло так: Брашно подошел к старухе вплотную и, уставив палец в грудь, сказал:

— А ведь я вас знаю: вы — мадам Настасья Бугримова. Верно?

Старуха сомнительно оглядела встрепанного музеянина.

— Уж сорок лет, как Селезнева! — сказала она. — В Бугримовых-то я девушкой ходила.

— Это не имеет значения. Из Можайска?

— Да откуда вы знаете? — испуганно оглянулась старуха. — Уж тридцать лет, как я из Можайска уехала.

— Отлично, я очень рад. Идемте за мной! — И Брашно ухватил старуху под локоть.

— Да вы кто такой будете? — воззрилась та на него. — Никак вас не признаю. Уж не племянник ли вы часового мастера будете?

— Да, я буду племянник часового мастера, — без спора согласился музеянин, чтобы не затягивать объяснений. — Говорю, идемте за мной. Тут очень важное для вас дело.

— Куда же, батюшка? Мне в магазин надо!

— В магазин? Ни в коем случае! В магазин после. Разрешите взять вас под руку, тут того и гляди…

Он уже тащил растерянную, не выдержавшую напора старуху через улицу, увертливо пробираясь между шмыгающими машинами.

И торжественно подвел ее к столику Маркелия:

— Вот познакомьтесь: так и есть, это мадам Настасья Бугримова. Мы не ошиблись, картотека не подвела.

— Селезнева я по мужу, — пыталась поправить старуха.

— Не имеет значения. Садитесь!

Брашно услужливо подвинул старухе стул и постучал вилкой по тарелке.

— Девушка, еще приборчик! Пива не выпьете, мадам? Или наливочки заказать?

Старуха села, поставив кошель между ног. Сквозь плетенку кошеля пробивались стрелки зеленого лука. И даже, как показалось Маркелию, что-то живое шевелилось и помахивало хвостом там на дне — должно быть, свежая рыба.

Маркелий вздел очки, отхлебнул пива и по-следовательски начал задавать заготовленные вопросы:

— Два дня тому назад, в четверг, часа в три дня вы были в магазине напротив? Так?

— Бы… была, — пролепетала старуха, подозрительно оглядывая сидящих за столом друзей. — Ну и что такого, ежели была?

— Это вы принесли папку с рисунками?

Старуха беспокойно огляделась, видимо заподозрив что-то неладное. И начала на всякий случай обдумывать пути отступления.

— Так ведь я, батюшка, в эту папку и не заглядывала, не знаю, что там есть. Откуда мне знать?

Строгие глаза Маркелия смотрели из-под очков испытующе, пронизывали насквозь.

— Последний вопрос: откуда она взялась у вас — эта папка?

— Советую ничего не скрывать, — добавил Брашно, — ведь мы все знаем.

— Да вы что же это? Да за что вы на меня-то? — плаксивым голосом начала оправдываться старуха. — Не знаю, как вас звать-величать и кто вы такие есть. А только я вам все как на духу скажу. Нет, не ворованные картины-то, боже меня сохрани. Я ведь не какая-нибудь шалашовка, я в художестве понимаю. Сама коврики расписывала…

— Ну-ну, это хорошо! — поощрительно сказал Брашно. — Так откуда у вас эти картины?