Через сердце

Сергей Ильич решил сгладить остроту возникшего между ними несогласия и заговорил примирительно:

— Я вас прошу, Степан Ефимович, провести собрание. Думаю, что вы найдете нужный тон. Все-таки вас тут все знают, а я человек новый.

— Меня в районе каждая собака знает, — угрюмо сказал Черепанов.

— Чего ж лучше! Так я на вас надеюсь… Только будем разговаривать спокойно, деловито, без истерики.

— Тогда разговаривайте сами.

— А вы что будете делать? Смотреть и слушать?

— Да! Поучусь у вас.

Если бы это не было сказано с явным вызовом, Сергей Ильич, возможно, согласился бы. Он был уверен, что договориться с людьми можно по любому вопросу. Он только боялся, что в простых практических делах покажет себя невеждой и что это может пойти в упрек той организации, которая его послала.

Поэтому он сказал Черепанову напрямик:

— Хорошо. Но имейте в виду, когда мы с вами будем отчитываться в проделанной работе…

Из дверей горенки любопытно высунулась голова старушки хозяйки.

Сергей Ильич подошел вплотную к Черепанову и сказал потише:

— Мы с вами делаем здесь одно дело. Вы это понимаете? Или нет?

Негодование перехватило его голос. Сутулый, взъерошенный, он смешно топтался в больших валенках перед Черепановым.

— Ну, как же вам не стыдно? А? Срам! Позор! — задыхающимся шепотом повторял он, наступая на Черепанова.

Черепанов явно опешил. С высоты своего роста он близко видел зажегшиеся угольками глаза Сергея Ильича, слышал его горячее прерывистое дыхание. С удивлением, неотрывно смотрел в его побледневшее лицо Черепанов, невольно отступая перед этим яростным напором.

И было видно, как на крепких скулах его, в корнях рыжих волос и даже на веснушчатой шее проступала густая краска смущения.

VIII

В избе собирались колхозники.

Первыми пришли молодые ребята и девушки. Хозяйка вынесла несколько скамеек и поставила к столу.

Степенно усаживались подростки в отцовских пиджаках, с большими руками, с уверенными манерами заправских хозяев. Они важно доставали расшитые кисеты и завертывали толстые самокрутки. А в разговоре солидный басок нет-нет и срывается на детский альтишко.

Вдоль стены чинно уселись принарядившиеся к случаю девушки. Они внимательно оглядывали приезжих и шепотом делились впечатлениями. То и дело в их ряду вспыхивал тихий смешок.

К столу подсели доярки с фермы в одинаковых кумачовых косынках.

Народ все подходил. В углу подле печи устроились старики.

Гурьбой ввалились правленцы. Они, очевидно, успели где-то посовещаться, лица у них были многозначительно насуплены. Вслед за председателем они пробрались к столу и заняли места в красном углу, под иконами.

За окнами сине густели сумерки. Где-то неподалеку, слышно было, пустили движок. После нескольких выхлопов он застрочил, как швейная машинка. Лампочка над столом закраснелась, набирая накал, и ярко осветила избу.

Сергей Ильич встал. Сразу стало тихо.

— Все собрались?

— Подойдут еще которые… — отозвался председатель.

— Так начнем, товарищи? Разговор у нас будет простой, — начал Сергей Ильич. — Мы были сегодня в соседнем колхозе «Дружба», там уже заканчивают сеноуборку. А у вас все стоит. В чем дело? Ведь дожди льют и там и здесь одинаково. Я попросил вашего председателя объяснить мне, в чем у вас задержка. Он говорит: «Народ у нас такой». Какой же это такой особенный у вас народ? Что он, хуже других? Не верю я в это! Не может этого быть! Так вот, мы и решили поговорить с народом. Объясните нам, в чем тут дело? Кто желает говорить?..

Сергей Ильич сел. Вопрос был поставлен слишком влобовую. Видимо, никто не ожидал такого начала. Все сидели, молча опустив глаза. Чувствовалось явное замешательство собравшихся.

— Что ж молчите? — спросил Сергей Ильич. — Неужели ни у кого из вас не болит душа за колхозное дело? Где ваши передовики? Почему молчит молодежь?..

— Ничего, раскачаются! — смущенно сказал кто-то из парней.

— Дозвольте мне слово, — послышался голос из дальнего угла. Из-за печи высоко выставилась рука.

К столу вышел старик с длинной суковатой палкой, — в старину с такими ходили по деревням странники. Он и в самом деле был похож на странника, с расчесанной надвое шапкой лохматых волос, со светлыми, строгими глазами.

Покашляв в кулак, старик пригладил встопорщенные усы и сказал неожиданно громким, бранчливым голосом:

— Я одно скажу: нету у нас никакого порядка в колхозе. Я кончил.

И пошел обратно, за печь. Никто не засмеялся.

— Вы кто? — крикнул вдогонку Сергей Ильич.

— Кто? Колхозник, вот кто!

— В чем же у вас непорядки? Давайте поговорим откровенно, — пригласил Сергей Ильич, доставая блокнот.

И тут сразу во многих местах поднялись руки. Начинали издали, со старинной деревенской опаской, ходили кругом да около, с безадресными экивоками, не называя фамилий, не указывая прямых виновников.

«Как слышно»… «Говорили у нас»… «Все знают»… «Спросите у людей»…

Но постепенно подогревалось настроение, развязывались тугие языки, речь становилась прямее, откровеннее, злее.

Сергей Ильич едва успевал записывать:

— Говорят, что леспромхоз предлагал отвести сенокосные участки, а председатель сказал: «Нам своего не убрать».