Через тернии к свету (СИ)

А Лисогуб видным парубком вырос. Девки засматривались. Он кроме меня никого не видел. Но батько ему жениться не разрешил. Сказал, что не станет с голотой родниться. Мы с Лисогубом тайком повенчаться хотели, но батька его не проведешь. Хитрый сучий сын к мамке моей с угрозами пришел, сарай подпалил, сестра едва заживо не сгорела. Пришлось мне Лисогуба прогнать.

Так он со злости на Наталье женился. Не любил он ее, хотя, как Маричка родилась, радовался. Батьком он был хорошим.

Наталья другую дочку ждала, когда ко мне дьяк посватался. Я и согласилась. Думала, все. Забыл Лисогуб, люба стала ему жинка и дети. А он, когда мы с Петром из церкви ехали, напился и осатанел. Очерет сломал, Наталью избил и в колодец кинул. Потом опомнился, достал. На коленях прощения просил. Но жинка с той поры припадочная стала. И Татьяна такой родилась. Мы думали, дурочка, юродивая. А она умной была, ласковой. Столько книг в монастыре перечитала! А какие славные вещи говорила! Люди слышали, как она говорит, думали, мяукает или блеет. А она речь людскую наоборот понимала. Так и говорила. Хорошая она была…

Дарина задрожала, сползла на пол и закрыла лицо руками. Олэна швырнула рогач, подошла к подруге и обняла за трясущиеся плечи.

— Татьяна все понимала, — продолжила Олэна, — И себя стыдилась. В речку сиганула из любви к Маричке. Выросла та, невестой стала. А женихи их дом обходили, боялись, что у той сестра юродивая. Вот она и решилась.

Лисогуб ее из речки вытянул. Сначала думал, померла. Оказалось, что прикидывалась мертвой. Тогда они с Дариной и отвезли ее в монастырь, а всему селу объявили, что в степи схоронили.

— Ну, это ясное дело, — сказал Микола, — А Иван тут причем?

— Нехороший он человек, Иван, — прошептала Дарина, — Когда сестра Лисогубова хату продавала, денег у него не хватало. Я ему дала. Только попросила Андрийка к себе взять. У них с Оксаной все равно детей нет. А сестра Лисогуба, Галина, злая баба, своих детей изводила, а этого и подавно съест.

Иван пообещал. Но слово свое не сдержал. Через месяц деньги вернул, а за хлопчину и слушать не стал. Я, глупая, рассказала все Татьяне. Думала, не поймет. А она вон что удумала.

Хату свою знала — и печь заливала, и крышу ломала. Маричкой наряжалась. Я сначала не ведала ничего, а потом мне сестра из монастыря пожаловалась, что пропадает где-то по ночам Татьяна. Я и догадалась. Даже помогать стала, верила, что Иван испугается, и сына Маричкиного к себе возьмет. Дура старая…

— Вот тебе и дела, — задумчиво протянул Голова и беспомощно посмотрел на Миколу, — Что делать теперь, а?

Микола вздохнул, глядя на рыдающую дьячиху. И жалко ему стало — ох, как жалко. И загубленную красу, и искалеченную в постылом браке долю. И очи эти соловьиные, что никогда не посмотрят на него ласково, уста сладкие, что никогда к его усам не потянутся.

— Что делать — тебе решать. Кого казнить, кого миловать. Что людям говорить, о чем молчать. Только дивчину по-людски похоронить надобно. Негоже ей, как неприкаянной, в бурьянах лежать…

* * *

Много лет тому назад возвращался один славный казак на Сечь. Много верст одолел на лихом скакуне. Всю Украину пересек — от Сяка до Дона. Проскакал Яблунивку, проскакал соседнюю Маланивку. Покидал родные земли не один — рядом кобылка гнедая трусила с хлопчиной, что с непривычки цеплялся за косматую гриву, теряя поводья.

Остановились на опушке леса. Спешились. Казак закурил дивную расписную люльку и потрепал хлопчину по невыбритой макушке.

— Ну что, Андрий, прощайся с родной землей. Теперь тебе одна дорога — на Сечь.

— Так, батьку Микола, — ответил хлопча, опустился на колени и поцеловал душистый, аж горячий под полуденным солнцем чернозем.

«Добрый казак будет тот, — подумал Микола, — кто землю свою почитает больше своих колен»

— А ты научишь меня шаблею махать?

— Авжеж,[12] Андрийко… Невтопный.

— А люльку курить?

Казак рассмеялся от всей души. Затряслись могучие плечи, на ресницах блеснули смешливые слезы. Но тут же посерьезнел, вынул трубку изо рта и важно ткнул в нее пальцем.

— Как станешь славным казаком, ось цю люльку тебе и подарю.

— Стану, батько Микола, авжеж стану, — расцвел в щербатой улыбке Андрий.

* * *

— Дед, а дед? — спросила неугомонная внучка, едва старый казак замолчал, — Одно не понятно: взаправду Лисогубова семья была проклята? Неужто какая ведьма?

— Ведьма?! — испуганно подхватила детвора и возбужденно зашушукалась, — Настоящая ведьма?

— Настоящая, — грустно ответил Андрий, глубокомысленно пыхая люлькой, — долей ее зовут. Такая вот у них доля…

Оглавление

Сугробы Достоевского

1

На удивление солнечный и морозный декабрьский денек. Утро накропало на стекле причудливые узоры, не успевшие растаять до полудня, и я в который раз похвалил себя за старомодную любовь к традиционным деревянным рамам. Красиво…

Я сбросил ноги со стола и крутанулся в кресле. Что у нас сегодня? 25 декабря. Шесть дней до нового года. Точнее, уже пять с половиной. Но это неважно.