Через тернии к свету (СИ)

Самое главное сейчас — хорошо отдохнуть, выспаться, набраться сил как следует, чтобы второго января, когда заказчики попрут косяками (если верить моей собственной статистике), не было мучительно обидно за недопитые бутылки русской с перцем.

Для очистки совести заглянул в календарь — пусто. До самого тридцать первого декабря. И как назло — именно на этот перспективный вечер назначено последнее в этом году дело. Отказаться бы и отметить праздник по-человечески, в сауне, с водкой, с бабами, но так ведь нельзя. В канун Нового года отказать, или профилонить ну никак, иначе весь следующий год будешь должен. Глупое суеверие, но, пожалуй, единственное, в которое стоит верить. Не раз убеждался на собственной шкуре.

Самое обидное, что дело — скучнее некуда. Некой дамочке постбальзаковского возраста, улетающей с новым мужем отмечать Новый год на Мальдивы, за каким-то чертом понадобилось знать, где, как и с кем встретит праздник ее старый любовник. Маразм да и только! Может, послать Сеню, чтоб «начистил фейсу» казанове, — глядишь, и ревновать мадам сможет разве что к пластиковой Снегурочке под елкой? Идея заманчивая, стоит подумать…

На блестящей полированной поверхности стола подпрыгнул мобильный и завертелся угрем. В этот же момент лэптоп озарился северным сиянием, затрещал, запиликал коммутатор.

— Никитка, с наступающим тебя, — сладким голосом пропел секретарь Мишка, — там сурьезные пиплы на связи. В воздухе пахнет денежкой.

— А когда у меня не пахло? — я живо представил себе субтильного паренька — вечного подростка в пиджаке с галстуком и юбке-шотландке, под которой, как я догадывался, не было абсолютно ничего. Кокетливый взгляд, блестящие губы, крокодилья улыбка и железная хватка. Когда профсоюз секс-меньшинств навязал мне этого субъекта, угрожая колоссальными штрафами, я готов был повеситься на люстре. Но оказалось ничего. Клиенты находили в этом свой колорит. А я просто привык.

— Мобильный я тебе переведу, — быстро сориентировался я и открыл крышку лэптопа.

— Приветствуем вас, господин Ковальцев.

На экране поплыло довольно упитанное лицо уже немолодого человека. Он долго и нудно бубнил какую-то чушь о праздниках, расстилался в извинениях за причиненные неудобства, а под конец пригласил приехать по одному уж очень известному адресу.

Сосновый бор, поселок Шишкино, дом один. Собственно, в этом поселке и был всего лишь один дом. Точнее, дворец. И Мишка немного ошибся — деньгами там не пахло. Деньги там висели на сучьях вместо сосновых иголок.

Неплохое начало дня…

2

Тимофеев Кириллл Петрович, почтенный седовласый господин с тяжелым немигающим взглядом, олигарх в первом и последнем своем поколении, дожидался меня на заснеженной аллее. Казалось бы, с одной стороны, неприлично не пускать человека в дом, однако, взглянув на деревья, покрытые тонкой корочкой расписного льда, переливающиеся всеми цветами радуги, я на мгновение застыл как вкопанный.

— У вас потрясающий сад, — сказал я вместо приветствия.

— Да, мои гаврики потрудились на славу, — добродушно хрюкнул Кирилл Петрович и протянул мне широкую волосатую руку. Я несколько смущенно пожал.

Не каждый день в мои клиенты набиваются олигархи вроде Тимофеева.

А он не такой уж сильный, как казалось на первый взгляд. Рукопожатие было вялым.

— Гадаете, зачем я вас звал? — глядя куда-то в сторону, спросил Кирилл Петрович.

«Ясное дело, старый пень», — подумал я.

— Я весь внимание, Кирилл Петрович.

— Это очень долгая история, уважаемый Никита Ильич.

— Прошу вас, просто Никита, — поморщился я.

— Как изволите, — усмехнулся Тимофеев.

«Изво… че?»

— Ответьте мне, молодой человек, есть ли у вас в жизни какая-либо страсть?

— Даже не знаю, — замялся я, несколько сбитый с толку направлением разговора, — Смотря что считать… страстью.

— Что-либо… животрепещущее.

«Живо… это он вроде садист, что ли?»

Я слегка тормозил, собираясь с ответом. Догадывался, что футбол и дротики вряд и произведут на него впечатление. Но, похоже, Кирилл Петрович не собирался взвешивать мою душу.

— А моей страстью всегда были книги, — многозначительно произнес он, — Я даже писать пробовал. Когда-то в юности.

— Ну и как? Вышло?

— О, еще бы, — гордо произнес Тимофеев, — Одноклассники зачитали рукописи до дыр. Правда, дальше рукописей дело не двинулось.

— Ну, это понятно, — понимающе улыбнулся я.

Тимофеев вдруг замер на месте, а глаза его стали похожи на два раскаленных уголька.

— Что вам понятно, молодой человек?! Разве можно понять, как это — днями и ночами трудиться, пыхтеть, изливая душу на бумагу. А потом этой же бумагой и питаться. Как крыса.

— Я вовсе не это имел в виду, — возразил я, — Просто все в курсе, что писатель как профессия давным-давно умерла. Кто сейчас покупает книги? Кто их сейчас издает?

— Вот! Поэтому-то и наплодилась такая куча безграмотных бумагомарателей.

«Ну, бумагу-то уже никто не марает», — отметил я про себя.

— Вы наверняка слышали, как я пытался навести порядок.

— Конечно, слышал, — кивнул я.