В юности я считала маму довольно странным человеком. Она всегда стеснялась своего тела и крайне редко спала в чистой мягкой постели. Она довольно часто спала как попало, в походных условиях, хотя в этом не было никакой необходимости. То она спала на кухне на табуретках, выставив их в ряд, то на диване, укрывшись какой-нибудь курткой.
Из-за детской психологической травмы мама всегда боялась воды и замкнутого пространства.
Когда я в детстве задавала маме вопросы, она почти никогда не давала ответ сама, всегда отсылала к папе, даже если вопрос был очень интимным и чисто женским. Главным доводом для нее было то, что папа все знает и объяснит лучше, чем любая женщина.
Я не знаю, сама ли мама так решила или кто-то другой ей это подсказал, но она всегда относилась к себе так, будто она на порядок хуже всех остальных членов нашей семьи. Она все время брала на себя самую грязную работу по дому, а потом злилась на папу, называла его «интеллигентом» и «чистоплюем».
В моих воспоминаниях мама почти все время была чем-то недовольна. Каждое утро в нашем доме начиналось с того, что мама с раздражением в голосе перечисляла, что она уже успела переделать по хозяйству, пока все остальные спали. А мне всегда хотелось, чтобы она просто сказала: «Доброе утро!»
Мама все свое время заполняла какой-то деятельностью, постоянно чем-то была занята, куда-то спешила и все время раздражалась из-за того, что ей никто не помогает.
В книге Клода Штайнера «Сценарии жизни людей» есть такой сценарий «Матушка Хаббард, или Женщина на службе семьи»[3]. Думаю, этот сценарий очень емко описывает установки, с которыми жила моя мама.
Когда мне было лет тринадцать, мама начала использовать манипуляции в виде угроз, чтобы заставить нас, детей, помогать по дому. Если она была чем-то недовольна и пыталась заставить что-то сделать, она говорила, что мы ее ни во что не ставим, что она пойдет и повесится. Во мне все сжималось, я сидела и думала: «Она этого не сделает, конечно, не сделает, не сможет», а потом задавала себе вопрос: «А вдруг и правда повесится?»
Через некоторое время я сама начала размышлять: «Может, мне с собой что-нибудь сделать? Можно, например, спрыгнуть со второго этажа». Нет. Я не думала о смерти. Я хотела себя покалечить. Я думала, что, если я что-то с собой сделаю, взрослые, наконец, задумаются, что я есть и что я заслуживаю внимания.
Я всегда ждала, что мама скажет мне что-то хорошее, скажет, что я умница, молодец, похвалит меня, но она умела находить изъян во всем, что я делала, и всегда говорила, что я могла бы справиться лучше.
Помню, я как-то связала спицами платье для своей куклы. Это была кропотливая работа, потому что надо было сначала все придумать, а потом рассчитать каждую петельку. Я очень старалась, но в одном месте на нитке было какое-то уплотнение, и одна или две петли получились неровными на самом видном месте. Я закончила работу и побежала показывать маме, хотела, чтобы она сказала: «Как у тебя здорово получилось!», но она сказала: «Вот тут надо было сделать аккуратнее». Я расстроилась до слез.
Все свое детство я обижалась на маму, злилась на нее, тщетно ждала от нее чего-то хорошего. Я не думала тогда, что родители дают нам то, что в их силах. Они не видели иного. Я не знала в то время, что мне под силу изменить почти все, что меня не устраивает. Тогда казалось, что это невозможно, но оказалось, что это невероятно просто: можно сказать, если что-то не нравится, можно попросить не делать что-то или, наоборот, попросить сделать что-то. Это простая истина, но к ее пониманию я шла очень долго. Я расскажу на страницах этой книги, как я избавилась от обид на маму и наконец начала в ней видеть не всемогущего взрослого, а простого человека.
Отношения родителей
Мама рассказывала, как они с папой познакомились. Может, в этой истории не все соответствует истине, но я ее запомнила именно так.