Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945

– Но отнять пытаются. Контрреволюция подняла голову – меньшевики, эсеры и прочая нечисть. Слыхал, как на Симбирском губернском съезде меньшевик Алмазов с пеной у рта защищал Учредилку? Уж больно ему хотелось, чтобы власть была опять в их руках. Таких алмазовых много в нашей стране. Не уступят они нам дешево то, что мы у них отняли, сопротивляться будут, проклятые. Значит, без драки нам не обойтись, а чтобы драться, нужна сила.

О – Так надо создавать ее, – говорю я Якову.

– Большевики нас с тобой не ждут, они давно начали организовывать Красную гвардию.

Я пристально поглядел на своего дружка:

– Да ты, Яков, никак большевик?

– Партийного билета в кармане не имею, а что большевик – то верно. – Он рассмеялся. – Ты ведь тоже беспартийный, а голосовал за большевиков.

– Это правда. Не успел оформиться в партию. Да и не дорос, думаю, до такого высокого звания.

– Зря скромничаешь. Пора тебе, Иван, вступать в партию.

Яков немного помолчал, а затем добавил:

– Вот, брат, какие дела. Недавно мы с тобой серой солдатской «скотинкой» были, а сейчас о больших государственных делах толкуем. Это все большевики сделали.

Взволновали меня слова Якова, многое мне хотелось высказать другу, но следовало спешить на станцию, чтобы не опоздать на поезд.

Прощаясь, я крепко пожал ему руку:

– Обратно скоро не жди, пойду в красногвардейский отряд.

На одной из железнодорожных станций по дороге в Сызрань я увидел эшелон вооруженных солдат, направляющийся на восток. На мой вопрос, какая часть, откуда и куда едут, один из солдат весело ответил:

– Не воинская часть мы, а демобилизованные, едем по домам. Кому где нужно, там и сходим.

Сказав это, он вынул из-за пазухи помятый лист бумаги и, водя по нему заскорузлым пальцем, прочел с запинкой: «Съезд армии постановляет: признать за солдатами право на оружие для защиты Родины от контрреволюции и ее приспешников… Солдаты все должны принять участие в установлении Советской власти, а для этого нужно оружие. Провезти оружие можно, только двигаясь организованно, сильными отрядами…»

Долго я стоял на перроне, смотрел вслед уходившему эшелону и думал: «Что же это такое творится в стране? Вооруженный, а не солдат, отряд, а без командира?..»

Когда я прибыл в свой запасной полк, там также полным ходом шла демобилизация. Солдаты торопились домой. Иные, не дожидаясь документов, садились, вернее, втискивались в теплушки или устраивались на крышах вагонов.

Здесь же, в одной из полковых казарм, шло формирование красногвардейских отрядов.

Формированием красногвардейских отрядов ведал Сызранский Совет солдатских депутатов и уездный военный комиссар. По их распоряжению я сколотил два конных отряда. Впоследствии один из них под командованием Жлобы неплохо действовал на юге. Другой был использован для охраны железнодорожного моста через Волгу, а также для оказания помощи комитетам бедноты на территории Сызранского уезда. Затем он был брошен против мятежных частей чехословацкого корпуса.

И все же в основной массе красногвардейцы готовы были выполнить любую боевую задачу, чтоб защитить власть Советов.

Процесс строительства Красной армии имел и очень много трудностей, особенно в воспитании, обучении и внедрении воинской дисциплины среди личного состава.

Я никогда не забуду, как однажды мобилизованные красноармейцы резко протестовали против команды «смирно». «Это что – опять старый режим?!» – говорили они. Я долго мучился с отдельными крикунами такого рода. Поскольку время не терпело, мы в своем отряде ввели взамен «смирно» команду «ровняйсь». По этой команде все как бы замирало, после чего проходила перекличка и т. д.

Как известно, для похода солдат должен быть хорошо натренирован в ходьбе. А это значит, мы должны были проводить строевые занятия. Этому красноармейцы противились. Строевые занятия они называли муштрой и не хотели на них идти.

Партийно-воспитательная работа в отрядах, которая сыграла решающую роль в становлении частей Красной армии в 1918 году, была весьма слаба: на отряд – эскадрон имелось всего два, три, пять большевиков, и то не-;2 достаточно опытных, молодых.

Все красногвардейцы-красноармейцы называли себя «революционерами», исходили из того, что они защищают революцию. В партию в 1918 году шли осторожно. На предложение вступить в партию большевиков отвечали, что они и так революционеры.

Красные командиры мало чем отличались от своих бойцов, разве только большей удалью, смелостью и бесстрашием. Это бойцы считали как должное. После жаркого боя, когда отдельные бойцы восторгались ловкостью и храбростью своего командира, другие говорили: «На то он и наш командир! Если я одного уничтожил белогвардейца, командир должен уничтожить трех. Какой же он командир, если этого не может сделать».