И далее следовал не только человеческий, но и политический портрет Гарви, скончавшегося всего лишь в 63 года в результате тяжелой болезни сердца, надорванного многими годами деятельности «группы интеллигентов-практиков, которая тащила меньшевистскую телегу с первых лет возникновения партии»[912].
В 1917 г. и в первые годы большевистской власти Николаевский и Гарви принадлежали к различным течениям меньшевизма. Гарви был на правом крыле в том смысле, что после февраля 1917 г. выступал за осторожное и постепенное реформирование общества, а после Октябрьского переворота отвергал любые компромиссы с режимом. Николаевский же находился в политическом и тактическом центре, подчас склоняясь к левым; не отказывался от сотрудничества с властью. В эмиграции взгляды обоих деятелей значительно сблизились, и в работе Загранделегации по многим вопросам они придерживались сходных позиций.
В биографическом очерке Николаевский почти не касался послереволюционного этапа. Зато он дал выпуклый портрет молодого Гарви – его формирования как революционера, причин присоединения к социал-демократии, своеобразия одесской среды, в которой развивался этот человек, влияния на него местных деятелей, арестов и эмиграций, революции 1905–1907 гг., в которой он участвовал в качестве одного из руководителей вооруженного восстания в районе московской Пресни.
Этот эпизод был важен и с общеисторической точки зрения, ибо советская историография приписывала организацию Декабрьского восстания 1905 г. в Москве большевикам, тогда как на самом деле в нем участвовали и социал-демократы, и эсеры.
Широта воззрений и отсутствие партийной предвзятости проявились в статье Николаевского, посвященной памяти эсеровского лидера В.М. Чернова[913]. Чернов характеризовался как теоретик, практик, конспиратор, идеолог европеизации русского народничества. Он стремился обновить эсеровское движение элементами идеологии и практики международного социализма и в то же время пытался «русифицировать» европейские идеи, пропустить их сквозь призму «борьбы за индивидуальность» российского опыта. «Он знал, что в России без крестьянства, а тем более против крестьянства нет возможности строить общественные отношения, которые отвечали бы требованиям свободы и социальной справедливости».
Николаевский собирался написать большую работу о П.Б. Струве, но, как обычно, выполнил свой замысел не полностью. В статье, посвященной памяти недавно скончавшегося Струве[914], он указывал, что к его жизненному пути историкам придется обращаться часто. В политическом развитии Струве можно было обнаружить массу противоречий, но в самих этих противоречиях выявлялось некое сложное единство, дающее право Струве на особое место в истории политического формирования российского общества. Струве был прежде всего политиком, а в политике истина не оставалась для него неизменной. Он не раз менял политические знамена, но главную тему исканий не менял: это была «проблема путей развития России, – этим решением был перевод страны на рельсы свободного развития частно-хозяйственных, капиталистических отношений»[915].
М.М. Карпович полагал, что статья о Струве Николаевскому очень удалась, что тот написал «крайне интересный очерк из истории общественной мысли России»[916]. Однако намечаемое продолжение статьи Николаевского, анонсированное в «Новом журнале», так и не появилось. Вряд ли в данном случае автор оборвал публикацию по собственной инициативе. Скорее редакция сочла, что одной статьи о покойном вполне достаточно, и Николаевский, как случалось уже со многими другими его проектами, отложил работу над биографией Струве на будущее, но так к ней и не вернулся, хотя в коллекции Николаевского в Гуверовском институте сохранилась важная подборка документов Струве и о Струве, включая письма, воспоминания, статьи, интервью (в том числе и интервью с сыном П.Б. Струве Аркадием Петровичем, долгое время являвшимся секретарем-помощником своего отца), записные книжки с заметками о Струве и другие разнообразные материалы[917].
Некоторые биографические публикации были связаны либо с кончиной того или иного деятеля, либо с их юбилеями. Таковых много, и мы полагаем возможным ограничиться только двумя примерами – некрологами, посвященными памяти одного из деятелей плехановской группы «Освобождение труда» С.М. Ингермана[918] и ветерана грузинской социал-демократии Г.И. Уратадзе[919].