Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой полови

Сергей Михайлович Ингерман оценивался здесь как один из тех, кто в середине 80-х годов стал под знамя социал-демократии и до конца жизни оставался верным этому знамени. Отмечая, что с 1891 г. он жил в США, автор обратил внимание на малоизвестные факты создания под его руководством российской социал-демократической организации в Нью-Йорке, на его деятельность в образованном в этом же огромном городе-космополите Русском обществе самообразования, в котором Ингерман являлся своего рода «министром иностранных дел», поддерживавшим связь с Плехановым и другими российскими социалистами и их организациями. Эта краткая статья была образцом углубленного анализа личности, несмотря на форму некролога.

Такой же характер носила и статья о Г.И. Уратадзе. Здесь очень кратко был освещен жизненный путь скончавшегося. Особо отмечалось, что Уратадзе происходил из среды духовенства, тесно связанного с крестьянством, что он был слушателем ленинской школы в Лонжюмо, но большевиком не стал, а отправился в Вену на организованную Троцким Августовскую конференцию 1912 г. и стал членом Организационного комитета по восстановлению единства социал-демократии, что именно он подписал в 1920 г. в Москве договор о признании Грузинской республики де-юре («Какая цена была этому договору, стало известно через 9 месяцев»), что в эмиграции Уратадзе написал книгу по истории Грузинской республики 1918–1921 гг. Николаевский так оценивал моральный облик этого малоизвестного деятеля: «Очень скромный, почти застенчивый по натуре, он мало рассказывал о себе и вообще не любил выдвигаться вперед – за исключением тех случаев, когда речь шла о работе, связанной с большим риском».

На грани исторической биографистики, источниковедения и историографии находилась статья, в которой подробно анализировались тома советского издания «Литературное наследство», посвященные А.И. Герцену[920]. Отмечая, что советские историки не избаловали читателей вниманием к этому выдающемуся писателю-революционеру, что завершенное после 1917 г. собрание сочинений и писем Герцена по существу являлось изданием семьи Герцена, Николаевский отмечал, что почти все, что было написано о Герцене в СССР, носило характер «унылой посредственности». (Несравненно больше было сделано за рубежом.) Исключением Николаевский считал работы Л.Б. Каменева, который еще в дореволюционные годы опубликовал несколько материалов о Герцене. Теперь же, находясь в первой половине 30-х годов в опале, он подготовил научное издание «Былого и дум» и журнала «Колокол». Впрочем, арест Каменева привел к полному разгрому издательства «Академия», которым он руководил, и к крушению всех издательских планов.

Появление двух сдвоенных томов «Литературного наследства» с материалами Герцена и о нем Николаевский рассматривал как важный показатель того, в каких условиях приходится работать добросовестным советским исследователям, как трудно им вести свою работу, приспосабливаясь к существующим ограничениям и догмам, то и дело ссылаясь на правильность мыслей Ленина о Герцене, которому тот посвятил всего лишь одну небольшую, наспех написанную в 1912 г. статью публицистического характера, к тому же содержавшую явные ошибки (например, сообщение о том, что Герцен якобы стал к концу жизни тяготеть к Интернационалу Маркса). Подлинно научное изучение Герцена, «внутренне свободного человека», на принципиально новые высоты не может подняться в несвободной стране, заключал Николаевский.

Масонство и другие сюжеты

С середины 20-х годов Николаевский занимался историей русского масонства. Нина Берберова, написавшая позже публицистическую книгу о русском масонстве в XX в., полагает, что до Второй мировой войны он не хотел публиковать «масонские секреты», так как в ложах было много близких ему людей, а после войны помешали причины «практического порядка». Сама же она в своей книге обильно ссылалась на материалы Николаевского[921]. Можно полагать, что Николаевский откладывал эту работу и потому, что считал еще недостаточным накопившийся у него материал.

Первое знакомство с масонской темой для Николаевского началось не позднее 1925 г. со встречи в Марселе с Н.С. Чхеидзе, в прошлом видным меньшевистским деятелем и руководителем социал-демократической фракции III Государственной думы России. Чхеидзе рассказал о порядке приема в масонскую ложу, членом которой он был с 1910 г., и о некоторых других масонах – известных деятелях левого политического крыла, главным образом кадетах и социал-демократах.

В 1928 г. в Париже Николаевский встретился с А.Я. Гальперном и в течение двух дней записывал его значительные воспоминания[922], из которых вытекало, что к масонам принадлежали многие передовые деятели того времени, в том числе левый кадет Н.В. Некрасов, трудовик А.Ф. Керенский, эсер Н.Д. Авксентьев, меньшевик Н.С. Чхеидзе, близкий к большевикам Н.Д. Соколов.