Лишь к концу жизни, вживаясь в быт и нравы Соединенных Штатов, Борис Иванович начал осознавать утопичность всех своих прошлых политических планов и замыслов в смысле достижения социализма как некого особого идеального социально-экономического и политического устройства. Об этом свидетельствуют и его стремление к объединению сил с «цензовой», то есть аристократической и буржуазной российской эмиграцией, и отход от активной общественной деятельности, и почти полное сосредоточение на архивной, археографической и историко-аналитической работе. Он никогда, ни одним словом не упрекал своих бывших однопартийцев в приверженности марксистским догматам, хотя сам вынужден был многократно сталкиваться с их обвинениями в отходе от социалистических идей.
Николаевский с уважением, порой даже с почтением относился к памяти тех, кто привел его на дорогу социализма. Он понимал, что и у новых молодых поколений будет вновь и вновь возникать стремление переделать общество по рецептам справедливости, что к этому их будут толкать абстрактные мыслители, что этим будут пользоваться бессовестные политиканы, что нехватка исторической памяти, к огромному сожалению, является вечным свойством человеческой натуры, что люди будут и впредь наступать на одни и те же грабли, набивать себе шишки и синяки и даже идти на Голгофу во имя призрачных целей.
На протяжении всей своей творческой деятельности Николаевский был вдумчивым политологом, стремившимся основывать свои выводы и прогнозы на максимально широком круге источников. Но в силу самой специфики этой дисциплины он вынужден был строить и чисто логические конструкции, предположения, прогнозы. Далеко не всегда они подтверждались дальнейшим анализом или развитием событий, но это были издержки данного вида производства. Соотношение между фактами и их интерпретацией, интерпретацией и выводами, выводами и прогнозами являлось и остается важнейшей проблемой, на основании которой можно судить не только о степени добросовестности, но и о профессиональной квалификации политолога и историка.
Политологические разработки нашего героя относились к той области, которая на рубеже 50–60-х годов стала называться в США советологией. В этом качестве он соединял в себе черты знатока советских реалий, полученные в результате собственного опыта, со стремлением как можно глубже разобраться в поворотах и изгибах большевистской власти. Всегда решительно осуждая ее, Николаевский лишь изредка поддавался бушевавшим в глубине его души чувствам и страстям, стремился, чтобы они оказывали как можно меньшее воздействие на аналитическую работу. В то же время, как и многие другие исследователи, он не мог вырваться из того круга нравственных принципов и идеологических догм, которые стали органической частью его натуры. В этом не было противоречия – будучи убежденным в своей моральной и идеологической правоте, Николаевский стремился подтвердить ее объективным анализом реальных фактов, хотя подчас под влиянием своих представлений ошибался, но ошибался добросовестно.
Но главным, чему посвятил свою деятельность Николаевский, была российская и европейская история XIX–XX вв. Многочисленные ссылки на коллекцию Николаевского в Архиве Гуверовского института войны, революции и мира встречаются во многих документальных публикациях, посвященных самым разнообразным проблемам истории России, а также западноевропейских стран в XIX – первой половине XX в. Это отнюдь не единственный, но очень важный памятник ученому, облегчившему углубленное и объективное изучение многих важных аспектов недавнего прошлого. В качестве археографа, источниковеда и собственно историка Николаевский внес наибольший вклад в изучение развития российского социал-демократического движения. Его многочисленные аналитические статьи, посвященные отдельным аспектам, биографиям деятелей этого движения, особенно меньшевистского течения, а затем партии меньшевиков, разоблачение фальсификаций, которые обильным потоком лились из-под перьев услужливых партийных холопов – советских историков ВКП(б) – КПСС, полемические выступления, вскрывающие неточности и ошибки других авторов вкупе с мемуарными фрагментами, прошедшими сквозь зоркую проверку, в хорошем смысле слова цензуру профессионала, – таков весомый багаж Николаевского как историка России.
Николаевский изучал и знал не только научные труды, историю в ее разнообразных толкованиях, не только опубликованные и неизданные источники, не только умел осуществлять их квалифицированную научную критику, служащую постижению истины. Он проявлял глубокую заинтересованность к устным свидетельствам, даже тем, которые носили заведомо неточный характер или напоминали предания. Последние являлись для него также источником – свидетельством тех или иных общественных настроений, расстановки социально-политических сил, предпосылкой для понимания властных решений или партийной политики, в конечном итоге определенным дополнением документальных источников как таковых.