Через все испытания

Штахель был беспощаден: насиловал, убивал, вешал. Он вынюхивал и травил газами подпольщиков в катакомбах. Через год получил Железный крест.

При встрече с «дядей Васей» подтрунивал:

— Проявляете, господин прапорщик, джентльменство? Надеетесь остаться чистеньким?

— Какое джентльменство! Сердце разболелось, — пыхтел «дядя Вася», изображая приступ одышки.

После разгрома армии Паулюса под Сталинградом, Штахель стал подумывать о том, как бы удрать от надвигавшегося возмездия. И вскоре такая возможность представилась. Шеф удовлетворил его просьбу — сопровождать юношей и девушек в фашистскую неволю. А заодно попросил доставить своим награбленные ценности. Они были в обшитом кожей и опечатанном чемоданчике.

* * *

Тетушку, бежавшую в Германию из Петрограда во время революции, Штахель отыскал без особого труда. Коротая в одиночестве последние годы, холеная немка проживала оставшиеся после мужа миллионы в роскошном островерхом замке южнее Готы, рядом с полигоном. Пропитавшись с детства милитаристским духом в семье пруссака-генерала, она вот уже несколько лет восхищалась великими победами армии фюрера. Фрау всегда восторженно принимала у себя шефа полигона и прибывших вместе с ним генералов.

Племянника встретила испытующим взглядом и, без сентиментальности оценивая его манеры и взгляды на жизнь, пришла к заключению, что в его железном характере не ошиблась. В этом она еще больше убедилась, наблюдая, как он жесток в обращении со служанками-польками.

Признанный достойным рода, Курт был объявлен единственным наследником нежданно воспрянувшей и даже помолодевшей тетушки. Вскоре у нее состоялся пышный прием, после которого всего за несколько десятков тысяч рейхмарок, сунутых шефу гестапо, Штахель был зачислен рядовым в особую команду по охране военнопленных с обязательной перспективой продвижения по службе.

— Неважно, что мундир рядового, — наставляла его тетушка. — Важно, что ты признан арийцем и с этого времени будешь служить в ведомстве самого Генриха Гиммлера. Старайся!

И Штахель старался, дабы с первых дней службы доказать, что в его жилах течет кровь истого арийца, что и тетушка, и шеф полиции, оценивая его способности, не допустили ни малейшей ошибки.

Глава 45

После битвы за Днепр и проведения ряда наступательных операций по освобождению Украины наши фронты к весне сорок четвертого достигли ее юго-западных районов. В первых числах апреля краснозвездные самолеты появились и в небе Одессы. Когда все дороги, ведущие к городу, запрудили отступающие войска оккупантов, активизировали свои действия партизаны. Их удары обрушились на противника с тыла.

Люся была безгранично рада, что к тому времени, когда до слуха стал доноситься артиллерийский грохот, медпункт оказался пустым. Даже те раненые, которым надо бы еще лежать, поднялись, чтобы участвовать в разгроме саперных команд, готовивших подрыв Хаджибеевской дамбы.

Десятого апреля, как только в город вошли советские войска, Люся собралась домой.

— Все-таки в действующую армию решили, Людмила Антоновна? — спросил Дроздецкий, пожимая на прощание руку. — Дело хозяйское, но врачи и здесь нужны.

— Вам большое спасибо за все. Обязательно заходите к нам, к маме моей.

Она торопилась. Ведь почти два года не виделись. Бежала, не замечая огромного скопления людей, взволнованных и радостных, сосредоточенных и печальных.

Приблизившись к родному дому, почувствовала, как с каждым шагом тяжелеют, наливаются свинцом ноги и неистово бьется сердце.

Мать увидела ее из окна и отчаянно закричала:

— Люся! Доченька!

Подхватив на руки двухгодовалую дочурку, Люся забежала в подъезд, а Серафима Филатовна уже спускалась по лестнице, говорила на ходу:

— Со вчерашнего дня от окна не отхожу. Родные мои, милые! — Серафима Филатовна прижала к себе внучку, залилась слезами. — Крошка моя… Бледненькая, как лепесток…

С первых же минут появления в доме Люся мучительно думала о том, как спросить о папе. Но сердце матери не выдержало. Заливаясь слезами, она рассказала, что замучили папу враги.

— И это еще не все, доченька, — продолжала Серафима Филатовна. — Нет больше наших Леночки и Танечки. В ту же ночь, когда их проводил Женя из порта, пароход был потоплен. Спаслись всего несколько человек.

Люся знала о гибели парохода, но до этой минуты все еще продолжала надеяться на чудо.

— Милая мамочка, — старалась она успокоить мать, — не к нам одним горе ворвалось. Много его теперь на земле. Надо крепиться. — Сказала, а у самой на душе кошки скребли: как же смягчит она удар по материнскому сердцу, как сообщит о предстоящей разлуке?

А разрешилось все неожиданно: на пятый день была получена повестка. Люсе надлежало срочно явиться в военкомат.

— Как же это, девочка моя? — с трудом проговорила Серафима Филатовна.

— Мамочка, не расстраивайся. Схожу, выясню и, глядишь, окажется, что твои тревоги напрасны.

— Не успокаивай. Раз вызывают, значит, отправят на фронт, — с грустью сказала Серафима Филатовна.

Люся подошла к матери, обняла за плечи, усадила за стол и сама села рядом.